Слуги Государевы - страница 8

— Эй, хозяин, герр Монс, музыку! Герр Питер танцевать хочет.

Заиграли. Царь, пьяно шатаясь, подошел к красотке. Обнял. Зашептал на ухо:

— Пойдем в светлицу.

Отбивалась слабо, зубы ослепительные в улыбке скалила:

— Что вы, герр Питер! Как можно предлагать такое!

Царь неуклюже закружил ее в танце. Пьян был сильно. Прижимал все сильнее, лапал везде. Целовать норовил в губы. На корсет наткнулся. Защекотал усами в ухо:

— Что такие ребра жесткие у тебя, Анхен?

— Тож ус китовый в корсаже! — смеялась красотка, от губ царских уворачиваясь. Чепец сбился и упал, волосы льняные в косы заплетенные обнажая.

— А зачем он тебе-то? — дышал перегаром.

— Чтоб грудь женская возвышеннее была. — притворно покраснев, поясняла Анна, все стараясь руки царские от зада своего оторвать.

— Куда ж возвышеннее, Анхен?

Лишь смеялась красотка в ответ, довольная.

— Пойдем, Анхен в светелку. Хочу груди твои возвышенные зреть! — царь становился нетерпелив, не в силах унять огонь, бушевавший в его чреслах.

— Ах, герр Питер, как можно предлагать такое скромной девушке, ведь у вас же есть царица! — не сдавалась Анхен.

— Царица? — Петр остановился внезапно. По сторонам огляделся. Крикнул в дым табачный. — Ромодановский! Князь-кесарь!

— Я здесь, надежа-царь! — вынырнул из облака голова всему приказу Преображенскому.

— Повелеваю, — произнес царь. Шатнуло сильно. За плечи женские схватился. — Царицу Евдокию завтрева в монастырь. Туда ж где и сестрица моя злобная Софья обретается. Пущай в соседних кельях побудут. Вечно. А моей Евдокии — дуре богомольной туда и дорога. — засмеялся. Остальные подхватили.

— Будет исполнено, царь-государь! — Ромодановский поклонился чинно. Не взирая на тучность.

— Брось! — Петр нахмурился. — аль запамятовал, что на соборах наших всепьянственных равны все. Окромя Бахуса. Он здеся наиглавнейший. Неча кланятся.

— Не буду, Петр Алексеевич — Ромодановский исчез поспешно с глаз.

— Ну, Анхен, довольна теперь? — длань царская за корсаж лезла, мяла и тискала груди девичьи.

— Ну, герр Питер, не при всех же! — взмолилась Анхен.

— Алексашка! — гаркнул.

— Здеся, Петр Лексеевич! — денщик вынырнул. — Чего изволите?

— Вон всех! Гони! Царь почивать будет.

— Сей момент, мин херц! — и гостям, — Вон пошли, все, все вон. — И сам выталкивал сопитухов в шеи.

— Пойдем, Анхен, — поцелуи царские не прекращались. Красавица увлекла Петра за собой по лестнице. В светелку завела. Корсаж ослабила, грудь выпуская на свободу. Царь зарычал от удовольствия, прильнул к красоте женской. Не снимая с себя одежды, на кровать завалил Анхен, юбки задрал на голову и враз овладел красавицей. После откинулся и захрапел пьяно. В двери показались кудри чьи-то. Анхен испуганно юбки одернула:

— Кто там? — шепотом.

— Я это, Меньшиков. — денщик в проеме показался. — Спит государь?

— Спит. А тебе-то что? — недовольная вторжением.

— А то, что я денщик евоный. И ухаживать за всем обязан. Разоблачить надобно государя, дабы почивал покойно. Ему завтрашний день всей Россией управлять. Ты что ль ухаживать будешь?

— Почему бы и нет? — возмутилась Анхен.

— Э-э, — отмахнулся от нее Меньшиков, — твое дело бабье, государю по-бабски услужить, коль он интересом воспылал. Сполнила и все. Отвали покуда в сторону. Надобно будет — позовем ищо. А покудова, брысь отсель, я разоблачить государя намерен и сон евоный сохранять.

Анхен фыркнула, поднялась и вышла.

— Во-во, и дверь прикрой. Тихохонько. — ухмыляясь напутствовал ее денщик царский. Раздев царя, бормотавшего чего-то во сне, накрыл одеялом, а сам на полу пристроился. Не забыв подушку прихватить лишнюю. Под голову себе. Не кулак же подсовывать.

Проснулись поздно. Петр сел на кровати. По сторонам озирался: Где это я? Увидел Меньшикова на полу растянувшегося, телом дверь перегораживая. Усмехнулся про себя:

— Стережет, яко пес верный. — ногой босой дотянулся, пнул слегка:

— Эй. Алексашка!

— Чевой, Петр Лексеевич? — пробормотал денщик не поворачиваясь к царю.

— Давай, вставай, квасу холодного принеси. — Петр руками пошарил, одежду разыскивая. Нашел, одеваться начал:

— Башка трещит, мочи нет. Говорю тебе — вставай! Квасу неси.