Слушается дело о человеке - страница 40
В этот самый день жена подала ему письмо из магистрата. Грабингер спокойно распечатал его, и вдруг кровь ударила ему в голову. Он покраснел, потом побледнел и упал на подушки.
Ветер слегка шевелил занавесками на окне, письмо лежало на полу.
Что им от него надо? Ведь он знает сотрудников магистрата всех наперечет. И они его знают. Не может быть, чтобы они, да еще единогласно, предъявили ему обвинение в растрате казенных денег! Ему, Клаусу Грабингеру, городскому библиотекарю! Но именно это и было написано в письме, которое только что подала ничего не подозревающая жена. Вот здесь, здесь написано, что его обвиняют в растрате трехсот восьми марок.
Грабингер сразу почувствовал себя здоровым. Ведь это положительно смешно. Ну, хорошо же! Он будет защищаться, и защищаться немедленно!
Он поднял письмо с пола и начал его перечитывать. Нет, подумать только, в официальном документе даже не указывается, на основании какой статьи предъявлено обвинение. Не указан и срок для подачи протеста в письменном виде.
Представление Грабингера о законах было самым туманным. Поэтому он аккуратно сложил письмо, передал его жене, и та бросилась к своему брату. Вскоре она вернулась, сияя от радости.
— Постановление не имеет силы. В нем отсутствует ссылка на статью, — воскликнула она. — Понимаешь, оно ровно ничего не означает.
— То есть как это не означает? — переспросил Грабингер. — Документ подписан самим начальником магистрата. Ну, хорошо! Уже я им отвечу!
И он с большим удовольствием принялся составлять свой ответ. Раз каша заварилась — что ж, по крайней мере он сможет излить наконец, что накипело у него на душе. Он скажет им и о служебных интригах и о волоките с квартирой. Теперь уж он выложит все!
Грабингер всегда действовал импульсивно. Поэтому, не теряя времени, он сел за машинку и отстучал протест, излив в нем все свои претензии. Этот протест написан человеком, стучал Грабингер, который, правда, никогда не знал роскоши, однако всегда умел прокормить себя и свою семью. Если речь идет об интеллектуальном богатстве, то он имеет полное право причислить себя к негласным богачам. Что же касается трехсот восьми марок, то о них Грабингер упомянул только так, вскользь, между прочим. Это обстоятельство он считал совершенным пустяком…
Грабингер писал и писал, и вдруг почувствовал ужасную слабость. Голова у него закружилась, губы побелели. Ему пришлось немедленно лечь и отложить все дела на завтра. Но и на другой день врач запретил ему заниматься чем бы то ни было и ушел, предписав постельный режим и диету. Да, по правде говоря, Грабингер и сам чувствовал себя совсем больным.
Прошло несколько дней, пока он снова собрался с силами и смог приняться за свой протест.
Наконец все было написано, черным по белому, именно так, как ему хотелось. Захватив с собой несколько книг, он направился в магистрат.
Здесь он, во-первых, отнес заявление, а во-вторых, позвонил контролеру по финансовым делам, но контролера не оказалось на месте. Только секретарша, юная Нелли, пропищала что-то в трубку.
Прошло очень немного времени, и Грабингера вызвали к юрисконсульту. Торжественно и идолоподобно восседал юрисконсульт за своим стильным столом. Да, ему пришлось прервать заграничное путешествие. По каким-то не вполне понятным причинам.
Серебряным голосом он приветствовал Грабингера.
Справа от него сидел Рогатый. Он облизывал сухие толстые губы и беспрерывно приглаживал торчавшие, словно рога, вихры. Но вихры немедленно опять становились дыбом. В руках он держал какие-то бумаги. Очки Рогатого метали искры.
Высокое судилище предложило вошедшему занять место в кресле, и юрисконсульт приступил к изложению мотивов обвинения.
— Глава магистрата предложил мне ознакомиться с вашим делом, господин библиотекарь. Сперва я не счел его слишком серьезным. Но теперь, теперь, к величайшему моему сожалению, оно предстало передо мной совсем в другом свете. Должен признаться, я жестоко разочаровался в вас.
Справа от оратора послышалось довольное ворчание. Рогатый порылся в своем черном портфеле, вытащил из него какую-то бумагу и протянул ее юрисконсульту.