Слушается дело о человеке - страница 60
И схватив кого-то за рога, он стащил его со стула.
Голая малютка на эстраде пела, сопровождаемая вдохновенным пианистом, залихватскую песенку и воспламенила сердца мужчин. Она кончила, сделала несколько грациозных па, сначала налево, потом направо, и снова грянул оркестр, опьяняя всех. Зал восторженно орал, аплодируя и бесконечно вызывая малютку. Она робко приседала.
Когда все несколько успокоились, Генриха Драйдопельта уже не было в зале. А Шартенпфуль — правда, на лице его виднелась маленькая царапина и под глазом багровел синяк — как ни в чем не бывало сидел на стуле и курил сигарету. Оркестр заиграл новый танец, и ни у кого не было времени понять, что именно произошло.
Дочь чиновника магистрата Отто Гроскопфа, рыжая Эведора с тициановскими волосами, так и мелькала в вихре танца.
— Ах, уважаемая фрейлейн, как бы мне хотелось знать, где вы живете! — промолвил ее галантный кавалер.
— Узнать это очень просто — на улице Александра Гумбольдта, — не задумываясь, ответила Эведора.
— Великолепно — совсем рядом со мной! — прошептал ее партнер. — Если бы этот… этот… этот великий музыкант был еще жив, он воспевал бы только вашу красоту.
— Он вовсе не был музыкантом, — перебила его заносчиво Эведора. — Он великий художник.
— О, знаю, знаю, — очаровательно улыбаясь, уверил ее кавалер. — Я просто пошутил. Но вы, прелестная барышня, вы не только прекрасны, вы, оказывается, и умны.
Они спустились в бар и натолкнулись на ее почтенного папашу, который, обняв пышную фрау Агнетхен, пытался приподнять ее со стула.
— Все натуральное, — шептал он. — Просто слюнки текут.
Увидев дочь, он немедленно исчез со своей спутницей.
В зале наверху все было по-прежнему.
— Какой прекрасный праздник! — промолвила Элизабет Химмельрайх, обращаясь к баронессе фон Эйк.
— Совершенно с вами согласна, — подтвердила баронесса, — особенно принимая во внимание, что вся выручка — конечно, она будет весьма невелика, подумайте, во что нам обошлись бесплатные билеты для почетных гостей, — да, вся выручка пойдет на дела благотворительности. Вы же знаете, как много людей сейчас нуждается!
— Да, много еще несправедливостей на свете, — вздохнула госпожа Химмельрайх.
— О, безусловно!
— А вы, наша милая госпожа доктор Райн, — обратилась баронесса к третьей даме, — вы, конечно, снова возьмете на себя организацию кофе для предстоящего заседания домашних хозяек, не правда ли?
— Разумеется! — ответила госпожа доктор Райн. — Необходимо объявить войну нужде. На свете так много горя!
И она стала обмахиваться веером, украшенным жемчугами — память о поездке на юг.
— Здесь можно задохнуться от жары!
Госпожа Элизабет Химмельрайх вытащила записку из своей бальной сумочки.
— Я отметила здесь нуждающихся, которым необходимо оказать срочную помощь. Нужно принять меры немедленно. Но, конечно, сударыни, нам придется еще раз потолковать об этом. А сейчас, извините, у меня деловое свидание.
Она улыбнулась и, поднявшись с места, повернула свое прекрасно сохранившееся лицо к новой группе собеседников.
Не успели баронесса и госпожа доктор Райн остаться одни, как к ним подбежала гераниевая дама с хорьками.
— Надеюсь, я не помешала вам, сударыни? — пропела она свирельным голоском. — У меня такой ужас! Такое горе! Мой муж уехал по делам за границу и не вернулся. С ним случилось несчастье!
— Как?! — воскликнула баронесса.
— Что?! — ужаснулась госпожа доктор Райн.
— Да! О да! — горестно кивнула дама с хорьками. — С тех пор как мы живем в новом доме, у нас сплошные несчастья.
— И давно его нет? — осведомилась баронесса.
— Да, две недели! Ужасно! Он — сама аккуратность. Нет, во всем виноват новый дом! Сначала от меня ушла Минна, потом я разорвала о решетку фонтана мое шелковое платье, потом наш пес сдох, мы нашли его во дворе. А теперь и Лео пропал. Я чувствую, что мне самой приходит конец! Вот только этот бал дает еще силы жить в нашем грустном мире!
Обе дамы кивнули головой.
— Если бы мы только могли вам помочь!
— К сожалению, здесь нечем помочь, мои дорогие, — пылко сказала дама с хорьками. — Мне остается только ждать. Но простите…
И вскочив, она бросилась в середину танцующих, туда, где промелькнуло багровое лицо Отто Гроскопфа.