Служители зла - страница 7

Однако, поняв это, Юшкас пока что безуспешно пытался найти связь между личной трагедией старого Шамайтиса и тем, что произошло на даче в холодную, дождливую ночь.

Недели за три до описываемых событий с Марией Шамайтене в костеле случился обморок — переутомилась она за последние дни. Но старухи шептались вокруг, что бог наказывал ее за грехи неверующего мужа...

Утром в костеле было сумрачно и прохладно. Торжественную тишину нарушали гудящие звуки органа и протяжное пение невидимого хора. Мелодия словно лилась откуда-то сверху и замирала в самых дальних и темных углах храма.

Мария прошла к скамьям, но не села на свое обычное место, а опустилась на колени в стороне, низко наклонила голову и привычно зашептала молитвы.

Так она простояла долго-долго, не в силах подняться и дойти до скамьи, А когда, наконец, попыталась встать, все потемнело, поплыло перед глазами, и Мария, тихо вскрикнув и взмахнув руками, упала на холодные каменные плиты иола.

Очнулась она на скамейке. Вокруг стояли со скорбными лицами отец Августин и несколько старушек, постоянных посетительниц костела. Они брызгали в лицо Марии водой, смачивали виски какой-то остро пахнущей жидкостью. Увидев, что женщина пришла в себя, старушки обрадованно закивали головами, перекрестили ее и, по знаку ксендза, засеменили к выходу. Августин же присел рядом и участливо спросил, как она себя чувствует.

Мария не разобрала, о чем спрашивал ксендз. Вопрос прозвучал откуда-то издалека. Первое, что услыхала она, очнувшись, была музыка. Орган наверху звучал все так же тихо и торжественно, все так же протяжно и печально пел хор. И женщине показалось, что это отпевают ее, уже собравшуюся кончать грешное земное существование.

— Как вы себя чувствуете? — повторил вопрос Августин.

— Спасибо... Голова кружится... И слабость... Видно, господь бог за грехи наказывает.

— Все мы грешны перед богом, — сдержанно сказал ксендз, запрокидывая голову к куполу. — И бог же дает нам силы смиренно служить ему, искупать грехи свои... Вам уже лучше?

— Да, лучше... Спасибо, отец Августин.

— Молитва подкрепит твои силы, — проговорил настоятель, переходя на ты, как он обычно разговаривал с верующими. — Пойдем, если можешь. Нам по пути... Я провожу тебя.

Мария, держась за скамью, с усилием поднялась на ноги и медленно пошла к выходу. За ней неслышно двинулся Августин.

— Мы, верующие, часто несем на себе тяжесть грехов ближних наших, — бережно поддерживая женщину, заговорил ксендз, когда они шли по улице. — Ты, Мария, чиста перед богом и святой церковью. Душа твоя открыта для благости и милосердия всевышнего, но твой муж... Его душа до сих пор черства, его ум до сих пор служит не богу, а...

Августин замолчал, и Мария со страхом поглядела на него. О чем он хотел сказать? Уж не о том ли, что ее Альберт служит дьяволу?

— Ты мне уже не раз говорила, — продолжал ксендз, — что Шамайтис пишет книгу. Ты читала ее?

— Нет. Что я в этом понимаю? К его бумагам я не прикасаюсь.

— Правильно делаешь, это греховные писания... Но как истинная дочь церкви, ты должна знать, что делается в твоем доме. Ведь у тебя бывают верующие...

Мария на секунду остановилась и с трудом передохнула.

— А что я должна сделать, отец Августин, что? — спросила она и снизу вверх взглянула на него.

Высокий, тощий, со строгим, бледным лицом, на котором выделялся длинный хрящеватый нос и блестели большие, почти немигающие глаза, он всегда внушал Марии необъяснимый страх и благоговение. Он напоминал ей святых мучеников, о которых она много читала. В словах ксендза всегда были скрыты какие-то недосказанные мысли, поучения, требования.

Августин ничего не ответил на вопрос, а переспросить она не решалась. Так, молча, они прошли еще два квартала и остановились у дома Шамайтисов. И только здесь, возле чугунной калитки палисадника, ксендз пояснил:

— Святая церковь должна знать козни врагов своих. И ты, Мария, обязана помочь в этом.

— Я готова, святой отец, сделать все, что в моих слабых силах.

— Не сомневаюсь, Мария...

Августин потрогал рукой ограду палисадника, будто пробуя ее прочность, и, пристально глядя на Марию, тихо, но твердо сказал: