Смена караулов - страница 2
Остаток пути Воеводин и Михалыч осилили только к вечеру — «газик» забуксовал в Ольховой балке, пришлось ждать встречный или попутный трактор. Поодаль блистала под солнцем обновленная долина, которую Максим помнил с детства: он тут сорвался однажды с высокой ольхи, как бы в отместку за потревоженный грачиный рай. Сейчас он заново оглядывал всю долину, где вокруг старых пней когда-то могучих деревьев низко стлался по берегу пересохшей речки молодой ольшаник.
Да неужели вот здесь и замкнется его круг через добрые полвека? Впрочем, даже брат Тарас, повидавший после войны с полдюжины европейских царств-государств, и тот, выйдя в отставку, обосновался в родных местах, учителем сельской школы. А Тарас покрепче, помоложе…
Вчера состоялся, может быть, самый короткий пленум в жизни Максима Воеводина. Как ни готовился он к этому пленуму, как ни старался выглядеть спокойным, уравновешенным, но все-таки почувствовал необыкновенный упадок сил, когда был единогласно освобожден от обязанностей секретаря горкома. Никто не проголосовал против. Все дружно согласились, что ему, Воеводину, с его больным сердцем, пора на отдых. Он многие годы, с немалым трудом, шаг за шагом обретал симпатии земляков, и вдруг они, сказав ему на прощанье несколько добрых слов, охотно поддержали его просьбу об уходе. Значит, действительно постарел ты, Максим Дмитриевич Воеводин. Наверное, нет нигде такой простой и скорой, без всяких церемоний, с м е н ы к а р а у л о в, как на выборных постах в партии.
Тарас встретил машину у крыльца, словно ждал брата. Они пытливо заглянули друг другу в лицо, и Максим бодро, как ни в чем не бывало, спросил:
— Ты чего это тут дежуришь, товарищ полковник?
— Мое дело солдатское.
— Откуда узнал, что я сегодня загляну к тебе?
— Как же! Утром услышал по радио о пленуме, ну и, стало быть, решил, что обязательно приедешь поплакаться.
— Ишь ты, поплакаться!
— Я сам такое пережил. Кто раньше напомнит тебе о старости, как не армия? Старость — главный разводящий в армии.
— Скажешь тоже, разводящий…
Они окинули друг друга изучающими взглядами. Максим заметно располнел за последние годы. И хотя седеть он начал еще на фронте, но не седина, а эта грузность выдавала его сейчас как старшего. К тому же был он на голову выше Тараса, который рядом с ним казался вовсе жидковатым. Но глаза у них были одинаково молодые — с девичьей, ясной синевой.
— Надолго? — поинтересовался меньшой.
— Что ж, поплачусь немного и укачу обратно…
В горнице хозяйка дома Таисия Лукинична накрывала праздничный стол.
— Вы что, неужели серьезно готовились к моему приезду? — удивился Максим, церемонно кланяясь этой тихой, застенчивой женщине, так не похожей на его Лизу, бойкую, подвижную не по годам.
Из соседней комнаты вышел директор местного совхоза Абросимов.
— Ба-а, да у вас тут целая компания! — сказал Максим, пожимая руку совсем еще молодому человеку.
— Спасибо вам, Максим Дмитриевич, за проливной дождик, — сказал Абросимов.
— А в деревню и неловко заявляться с пустыми руками. Хотел было повернуть восвояси, когда дождь битый час разгуливал по горам, но потом мы с богом нашли общий язык! — посмеиваясь, говорил Максим. — Не поздно еще?
— Нет, самый раз.
— Что ж, ведь должен быть какой-нибудь баланс в природе: после засухи непременно жди урожайного лета.
— Как сказать. Нашим восточным соседям опять не повезло. У каждого своя фортуна.
— Не подозревал я, что агрономы — люди суеверные…
— Милости прошу к столу, — объявила хозяйка.
Выпили по деревенской емкой стопке, даже Максим не отказал себе с дороги. Закусили добротными груздями и принялись за куриную лапшу. Таисия Лукинична услужливо подкладывала Максиму то одно, то другое. Он сказал, откинувшись на спинку стула:
— А верно говорили раньше, что невестка ничего не пожалеет для деверя!
Она смущенно зарделась под игриво-добродушный смех мужчин.
— Ну, что у вас новенького, Руслан Иванович? — обратился Воеводин к директору совхоза.
— Начал перестраиваться, Максим Дмитриевич.
— То есть? Опять какая-нибудь реорганизация?
— Нет, перестраиваюсь в буквальном смысле слова.