Смерть Банни Манро - страница 5

Официантка улыбается и прикрывает рот рукой. У нее на шее тонкая цепочка с оловянным когтем дракона, а в когте — маленькое стеклянное глазное яблоко. Банни перехватывает улыбку, неосмотрительно допущенную ее огромными тусклыми глазами.

— Ну вот и отлично. Капелька солнечного света, — говорит Банни и крепко сжимает бедра, чувствуя, как удовольствие направляется в промежность или куда там еще. Официантка касается пальцем украшения на шее и спрашивает:

— Чай будете? Банни кивает и, пока она уходит, отмечает новое, застенчивое покачивание ее удаляющихся бедер — Банни уверен, как ни в чем другом, что может запросто трахнуть эту официантку, без проблем. Когда она возвращается с чашкой чая, он указывает на табличку с именем.

— А это что такое? — спрашивает Банни. — Ваше имя? Река? Где вы такое откопали? Официантка прикрывает табличку рукой. Банни замечает, что ледяной бесцветный лак у нее на ногтях подобран будто нарочно, чтобы соответствовать тусклости ее глаз. И то, и другое имеет какое-то отношение к луне, или, там, планетам, или чему-то еще.

— Мама так назвала, — говорит официантка.

— Да что вы? Мило, — говорит Банни, разрезая сосиску и отправляя кусок себе в рот.

— Потому что я родилась у реки, — добавляет она.

Банни жует, глотает и, чуть подавшись вперед, замечает: — Хорошо, что вы родились не у сортира.

Морщинки застарелой боли собираются вокруг глаз официантки, глаза от этого уменьшаются, а потом снова делаются пустыми. Река поворачивается к нему спиной и собирается уйти. — Простите. Вернитесь. Я пошутил.

Зал пуст, Банни сжимает ладони, будто изображающий молитву мим, говорит “Прошу вас!” — и официантка замедляет шаг.

Банни оценивает кормовую часть ее лиловой клетчатой формы, и из-за небольшого сбоя в пикселях узора ткани время ослабляет свой контроль. Банни остро осознает, что это мгновение многое решает в жизни молодой женщины — у нее есть выбор. Выбор всей жизни: либо она продолжит уходить, и тогда этот день покатится своим чередом, давя на нее осознанием упущенной возможности, либо она обернется, и тогда ее прелестная молодая жизнь раскроется, как, ну, скажем, влагалище или что-то вроде того. Банни размышляет обо всем этом, но он уверен, как ни в чем другом, что она все-таки обернется и — охотно и без принуждения — отдаст себя на волю его безбрежной сексуальной привлекательности. — Прошу вас, — повторяет он.

Он подумывает о том, чтобы опуститься на колено, но понимает, что в этом нет необходимости и что, возможно, потом ему не удастся подняться.

Официантка останавливается, затем оборачивается и, не спеша, будто в замедленной съемке, опустившись спиной на воду, пускается вниз по течению и плывет прямо к нему.

— Вообще-то Река — красивое имя. Оно вам идет. У вас очень красивые глаза, Река. Банни вспоминает, как слышал в программе “Женский час” на “Радио 4” (это его любимая передача), что большинство женщин предпочитают в одежде мужчин вещи бордового цвета, это как-то связано с властью, или ранимостью, или с кровью, или с чем-то там еще — как хорошо, что сегодня на нем рубашка с темно-красными ромбами. Это все упрощает.

— Они такие глубокие, — говорит он, гипнотически наматывая спираль указательным пальцем, — глубже просто некуда. Внутри него что-то так легко смещается, и засбоивший было механизм, который все утро безжалостно растирал мозги в крошку, теперь неожиданно и безо всяких усилий смазывает сам себя и готовится к чемуто настолько элегантно и четко спланированному, что Банни чуть ли не зевает от необратимости того, что сейчас произойдет. Он резко разжимает руки и говорит:

— А теперь угадайте, как зовут меня!

— Не знаю, — отвечает официантка.

— Ну ладно вам, попробуйте!

— Да нет, я понятия не имею. Мне надо работать.

— Ну, я похож, например, на Джона? Официантка смотрит на него и отрицательно мотает головой.

— Может, на Фрэнка?

— Нет. Банни манерно сгибает кисть, напускает на себя кокетливый вид и спрашивает:

— На Себастьяна? Официантка склоняет голову набок и говорит:

— Ну… возможно.

— Как грубо! — возмущается он. — Ну ладно, я скажу вам.

— Ну говорите.