Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1 - страница 15
Ирини несколько мгновений стояла в растерянности, потом бросилась к Смолеву. Алекс встал навстречу хозяйке. Ирини со слезами на глазах что-то горячо и сбивчиво говорила по-гречески.
– Я все понял, не переживайте, – ответил он по-русски Ирини. – Все будет хорошо, я иду за ним.
Хозяйка беспомощно смотрела на него, пока Катерина не перевела ей слова Алекса.
Тогда Ирини кивнула, посмотрев на него с надеждой и благодарностью.
– Катерина, пойдемте со мной, быстро, покажете куда идти, – скомандовал Смолев. – По дороге все объясните. Это снова Константинос или его секретарь?
– Секретарь, – кивнула Катерина. – Иоаннис Митрас. Он прилетел из Афин сегодня первым рейсом. Привез этому пауку Константиносу какие-то бумаги, которых тот неделю ждал.
– Что за девушка, и что случилось? —на бегу отрывисто задавал вопросы Смолев.
– Артеми, младшая горничная. Митрас уже с самолета приехал навеселе, видимо, всю ночь отмечал. Когда она принесла кофе – он на нее накинулся, попытался затащить в постель, но она отбилась, выскакивает из номера, а тут – я. Она говорит, что он ее ударил.
– Вы думаете, Димитрос пошел к секретарю или к его хозяину?
– Думаю, к секретарю, он сказал, что оторвет ему его напомаженную башку. Но их номера рядом.
Переговариваясь на ходу, они еще ускорили шаг и выскочили на галерею, где находились номера.
Уже издалека было видно, что у синих дверей с металлической табличкой «3» что-то происходит.
Подбегая, Смолев увидел, что Димитрос держит одной рукой за горло какого-то хлыща с помятым лицом, а другой отталкивает от себя наскакивающего на него старика с тростью в руке. Хлыщ хрипел и булькал что-то неразборчивое, но зато из уст старика летела нецензурная брань – не нужно было знать языка, чтобы догадаться. Димитрос рычал, как зверь.
– Господи, он его задушит! Он его убьет, остановите его! – закричала Катерина.
В этот момент раздался пронзительный женский крик, Алекс обернулся и увидел Марию, зажавшую рот рукой в страхе и отчаянии, наблюдавшую все происходящее от дверей собственного номера, откуда она, видимо, только что вышла.
Умеют же появляться в нужный момент, подумал Смолев, уже подскакивая к Димитросу, кладя ему одну руку на плечо, а другой пытаясь ослабить его хватку на горле у несчастного секретаря. Тот уже еле сипел и был синюшно-багрового цвета. Не сломал бы он ему кадык, медведь греческий, снова подумал Алекс. Ох и силушка же у него!
– Отпустите его, мой друг, отпустите этого мерзавца, он этого не заслуживает, – произнес Алекс, запыхавшись, – мы найдем на него управу. Отпустите, вам не нужны неприятности.
Старик Константинос тоже перешел на английский, и надо отдать ему должное, вопил он с отличным принстонским произношением. Смолев, несмотря на всю серьезность ситуации, заслушался. Хорошо артикулирует, мерзавец!
– Немедленно отпусти моего секретаря, подлец! Как ты смеешь! Неприятности? Я устрою тебе такие неприятности, что всю жизнь жалеть будешь! Я тебя засужу, ты отдашь мне все до цента! Идиот! Впрочем, у тебя и так ничего нет, ты – нищий! Я отберу у вас все!
Под мягким нажимом Алекса Димитрос ослабил хватку на горле Иоанниса, тот пыльным мешком с тряпьем соскользнул по стенке и упал, хрипя, на пол. Димитрос с перекошенным лицом, тяжело дыша, угрожающе развернулся к дальнему родственнику, который, будучи ниже его на целую голову, продолжал бесноваться, орать и размахивать тростью. Алекс немедленно встал между ними.
– Послушайте, Димитрос, друг мой, – мягко сказал он сыну хозяйки, стоя к нему лицом, положив руку ему на плечо. – Этим их не пронять. Они того не стоят. Подумайте о матери, она сама не своя. Подумайте о Марии, вы ее напугали и расстроили, вон она плачет на галерее у своего номера. Успокойтесь, еще ничего не потеряно! Я обещаю вам заняться этим вопросом.
– А вас, уважаемый сэр, – холодно и спокойно произнес Алекс, повернувшись вполоборота к старику и с поразительной точностью скопировав его произношение, – я убедительно прошу не размахивать тростью у меня перед лицом! В противном случае мне придется ее сломать о вашу голову!
Видимо, или в серых глазах Смолева, или в брезгливо-холодном выражении его бледного лица, или в тоне, с которым была произнесена речь, было что-то настолько убедительное, что старик сразу сдулся, но прошипел: