Смерть в конце тоннеля - страница 13

В четыре часа утра он заворочался, забормотал. В камине тлели угольки. Стало холодно.

Уолтер сел и стал тереть ладонями лицо. Потом со стоном открыл глаза и увидел ее.

— Кэтрин… Какого черта… — И снова застонал, повалился обратно на кушетку.

— Хотите выпить кофе?

— Хочу, но не знаю, смогу ли. Я ужасно себя чувствую. Помню, что шел под дождем, переходил из бара в бар. Как я здесь очутился?

— Вы пришли сюда. Я вас впустила, а потом вы… уснули.

— Боже! Какой кошмар! Со мной никогда такого не было. Который час?

— Четыре утра.

Она подошла к камину, пощупала его одежду.

— Все высохло, но хорошо бы еще погладить.

— Какой кошмар! Кэтрин, мне очень стыдно.

— Ну что вы.

— Мне нужно идти.

— Дождь еще не кончился.

— Ничего не поделаешь. Нужно идти.

Он снова сел, растирая лицо. Щетина захрустела под пальцами. Она подошла и села рядом с ним на кушетку. Он удивленно посмотрел на нее. Кэтрин нежно толкнула его в грудь.

— Ложись обратно, Уолтер.

— Но…

— Твоя жена будет беспокоиться?

— Не думаю. Я прихожу и ухожу. Она не обращает внимания.

Он лег и нахмурился.

— Ты знаешь, зачем ты сюда пришел, не правда ли?

— Даже не помню, как я сюда пришел!

— Но ты знаешь зачем.

Он помолчал.

— Наверное, знаю, Кэтрин. Но это бред. Это не к добру. Это глупо и опасно для нас обоих.

— Ты никуда не пойдешь.

Он снова сел.

— Нет. Я…

— Я знаю, что говорю, и знаю, что делаю.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и закрыл глаза.

Ее рука нащупала его руку, и они крепко держались за руки в тишине, будто двое незнакомых людей, чудом уцелевших после какой-то ужасной катастрофы.

Когда это началось, им стало трудно работать. Они оба знали, как опасны служебные романы, и не позволяли себе ничего в офисе. Они стали меньше успевать, но потом, когда привыкли жить с этим новым ощущением близости, дела пошли даже лучше, чем прежде. Две или три ночи в неделю он проводил у нее. Его вещи занимали теперь один ящик комода и одну из полок шкафа. Она научилась готовить его любимые блюда. Ходить куда-либо вдвоем они не решались. Он купил в квартиру музыкальный центр, удобные стулья, посудомоечную машину и мусорное ведро.

Более трех лет они не могли насытиться друг другом. Иногда в офисе она мельком видела его профиль, линию подбородка, или его широкую спину, когда он отворачивался, или большую ладонь, лежащую на краю стола. И тогда вдруг — среди тихого шелеста электрических печатных машинок, среди пустыни бледно-салатовых конторских книг, ответственных конференций и вычетов из зарплаты — Кэтрин чувствовала, как расслабляющее тепло разливается по всем членам. Ее голова клонилась на грудь, становясь слишком тяжелой для хрупкой шеи, колени отказывались поддерживать зрелый вес ее бедер. Даже нежнейшая ткань раздражала тогда набухшие соски ее грудей. И Уолтер видел это в ее взгляде, в том, как она держалась. И в такие моменты, поняв, что он видит, она знала, что ночью на лестнице услышит его шаги, он поднимется навстречу ее бьющемуся в горле ожиданию.

В тот первый год Уолтер постепенно приучал и приучил ее не стесняться наготы своего тела, забывать о сдержанности, которая была у нее в крови, в угоду восторгу и наслаждению.

Он был здоровый самец, грубый и сильный, как его собственный сжатый кулак. Уолтер не был создан для аскетизма. В те дни, когда горячие волны захлестывали ее, так что Кэтрин боялась, что все заметят, она была готова немедленно разделить его вожделение, мгновенно отозваться на приказ его плоти, ибо их связь больше напоминала сражение, чем любовь.

Но чаще всего она гасила его первый порыв, чтобы затем на широкой равнине сдерживаемой страсти предаться хитрой игре, когда они при помощи искусных маневров приближали, но затем снова отдаляли момент экстаза, пока, наконец, жажда овладеть друг другом не подчиняла их.

Первое время Кэтрин ощущала в себе внутреннее противоречие. Ее пугал разлад между ее привычным невозмутимым «я» и бездной чувственности, которую он пробудил в ней. Подходя к зеркалу, она всякий раз ожидала увидеть в нем свидетельства своего блуда. Ожидала увидеть, что губы, груди и бедра расплылись и располнели, в глазах появился похотливый блеск, а осанка искривилась от движений любви. Но зеркало неизменно показывало прежнюю невозмутимую Кэтрин Аллер, чьи груди были девически упруги, бедра стройны до худобы, губы педантично поджаты. Она не могла представить себе этот образ в постели, обезображенный и перекрученный, рот, разорванный словами без смысла и формы. И читала осуждение в собственных глазах.