Смоленская земля в IX–XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии - страница 18

стр.

. Лесной массив Оковский лес (сохранился топоним Око́вец с городищем X в., рис. 3) находился на высоком плато, объединял верховья трех крупнейших рек Руси и не мог не играть важной роли в ее истории. В финских языках joki означает река, его наименование, следовательно, у финских аборигенов означало «лес рек»[144]. Следы этого леса сохранились и сейчас («Вельская Сибирь» по Молодому Туду в Бельском уезде, где в 1860 г. под лесом было 73 % земель[145], «Щучейский край», в который в XIX в. можно было попасть из-за лесов только зимой по замерзшим болотам[146]), но 400–500 лет назад он был больше, о чем сообщали проезжавшие через него (или вблизи него) иностранцы: «Московия представляет вид совершенной равнины, усеянной множеством лесов, — сообщалось в 1523 г. папе Клименту VII. — Сосны величины невероятной, так что из одного дерева достаточно на мачту самого большого корабля…». Но в это время начались уже порубки: «Большую часть Московии составляют Герцинские леса, — писал другой иностранец (1562 г.), — но, будучи уже в некоторых местах расчищенными трудолюбием жителей, не представляют тех страшных дебрей, как прежде»[147]. «По пням больших деревьев, существующих еще и поныне, видно, что вся страна была очень лесистой», — писал С. Герберштейн[148]. Видимо, массовое сведение лесов в Смоленской земле началось в XV — начале XVI в.

Рассмотрим конкретные места, где есть старые свидетельства о лесах. Более всего их было, естественно, на окраинах. По данным Р. Гейденштейна (XVI в.), москвитяне «оставляют землю, соседнюю с неприятелем, на протяжении нескольких миль невозделанной и необитаемой, частые деревья, которые по необходимости вырастают на свободной почве, и густые леса затем образуют некоторого рода оплот против неприятеля»[149]. На этой западной границе земли леса сохранились и теперь, курганы же почти не встречаются. Видимо, граница в XVI в. зарастала, но здесь лесные массивы были уже издревле. Остатки этих лесов видны и на карте Максима Цызарева 1701 г.[150] Густые боры от Усвята к Великим Лукам отмечал еще один сподвижник Батория («нам прийдется итти этим бором по крайней мере 2 дня»)[151].

Восточная часть Смоленской земли доходила до Можайска и тоже, судя по свидетельству современников, в XV–XVI вв. была густо залесена (и здесь также почти нет курганов). Путь от Смоленска до Москвы шел все лесом. 130 верст между Вязьмой и Можайском, по свидетельству А. Мейерберга (1661), тянулся сплошной лес, «пустынность которого охраняется одной деревней Царёво-Займище»[152]. «Путь от Смоленска до Москвы, — вторит ему Адольф Лизек (1675), — сколько опасен от медведей, столько и скучен по причине непрерывных лесов. Единственная между этими городами дорога идет по полосе вырубленного леса шириною около 30 футов с бревенчатою по болотам настилкою»[153].


Рис. 3. Городище X в. у с. Око́вец Селижаровского района (фото автора)

Густые леса были и в юго-восточных пределах Смоленской земли. В 1370 г., прогоняя Ольгерда, «гнаше можаичи и побита смолнян на лесе на Болонском, а полонъ отъяша»[154]. Деревня Белоновцы на р. Деснога, в 16,5 версты от Ельни, указывает нам, что лес этот начинался где-то к юго-востоку от этого города. Всего вероятнее, в верховьях Болвы, где мало курганных групп, и был пункт Блеве.

Много лесов и сейчас в южной Смоленщине. В Рославльском у. еще в начале XX в. они занимали 40,5 %, а в древности их было значительно больше[155]. Лес переходил у верховьев р. Болвы в так называемый Брынский лес, который тянулся от Калуги до Брянска, еще по Книге Большого чертежа[156]. Помимо пограничных смоленских лесов, которые заходили в глубь Земли, были леса, не выходившие на границы. Смоленск, по свидетельству С. Герберштейна, «окружен обширнейшими лесами, из которых добываются различные меха»[157]. О густых лесах между границей Литвы и Смоленска пишет и А. Лизек: проехав от границы Литвы 8 миль, он должен был ночевать среди густого леса, разжигая костры от медведей. Под Смоленском его посольство ждало приглашения в город также в большом лесу. Попав в большое половодье, С. Герберштейн вынужден был пересесть в ладью, управляемую монахом, и от Смоленска до Вязьмы плыть среди лесов