Смута в России. XVII век - страница 13

.

Серпуховский поход длился недолго, царь Борис Годунов пришел 11 мая, и стоял там с государевым полком до Петрова дня 29 июня. Уже на следующий день 30 июня 1598 года основные силы войска двинулись в Москву. Вызванную по этому случаю в полки Новгородскую и Казанскую рать (что происходило очень редко) распустили по домам. Очень интересно наблюдать за царем Борисом в это время. По сути, то были самые первые, в масштабах всего государства, публичные царские действия. И он никому не дал усомниться, «кто теперь в доме хозяин».

Царь Борис Годунов еще соблюдал условности переходного периода, сложившегося после смерти царя Федора Ивановича, и продолжал свой совет с патриархом Иовом и Освященным собором. Вспоминал он и о царице-инокине Александре Федоровне. От патриарха Иова Борис Годунов получил благословение «итти против своего недруга и всего хрестьянства супротивника крымского Казигирея церя». Из переписки царя Бориса Годунова с патриархом Иовом и Освященным собором выясняются детали похода. Оказывается, что достоверных сведений о том, что собирался делать тем летом крымский царь Казы-гирей со своей армией, не было. Об угрозе крымского похода на «государеву украйну» сообщали посланник Леонтий Лодыженский, «выходцы» из татарских улусов и донские казаки. В Крыму, конечно, знали об изменениях на престоле Московского государства и думали о том, чтобы использовать русскую «замятию» в своих целях. Однако войне предпочли обмен посольствами. Не последнюю роль сыграл и решительный маневр царя Бориса Годунова с походом «береговой» рати в Серпухов.

Царь Борис попытался развить свой первоначальный успех и прямо в Серпухове организовал грандиозное действие, чтобы не оставить у крымских послов сомнений по поводу силы русского войска. Прием посланников из Крыма не в Кремлевских палатах, а в походных шатрах тоже давал некоторое преимущество московским дипломатам. Накануне переговоров, состоявшихся в день Петра и Павла 29 июня 1598 года, царь Борис Годунов приказал всю ночь стрелять на всех станах (сам он, по сообщению «Нового летописца», стоял «не в Серпухове, на лугах у Оки реки»). После такой подготовки крымских послов ждала еще одна демонстрация силы: они должны были несколько верст (!) ехать на переговоры в окружении вооруженного войска, что и произвело на них, как видно, должное впечатление: «и поставиша пеших людей с пищалми от стану государева до станов крымских на семи верстах, а ратные люди ездяху на конех. Послы ж видяху такое великое войско и слышаху стрелбу, велми ужасошася и приидоша ко царю и едва посолство можаху исправит от такие великие ужасти»[46]. Дальше демонстрации силы дело не пошло, цель Бориса Годунова отнюдь не состояла в том, чтобы запугать послов и дать повод к войне. Представителей крымского царя принимали со всеми положенными почестями и жалованьем, послав в Бахчисарай многие дары. Поскольку другого, более серьезного врага, у Московского государства тогда и не существовало, постольку и весь серпуховский маневр был воспринят как великий успех. Победа без боя над крымским царем убедила сомневавшихся и заставила склонить голову перед царем Борисом Федоровичем. Даже авторы, писавшие о всевозможных грехах Бориса Годунова, при описании того как «вместо брани бысть мир» с крымским царем меняют свой тон и переходят на панегирик русскому самодержцу, превратившемуся из «нареченного» в настоящего царя: «…и оттоле возвратися царь Борис в царствующий град Москву честно, и сретоша его всенародное множество, мужие и жены, и пришед, возложи на ся царьский венец и помазася миром, да царствует над людми. И потом утвердися рука его на Всеросийския власти и нападе страх и трепет на вся люди, и начаша ему верно служит от мала даже и до велика»[47]. Вторили этой оценке и иноземцы. Приехавший на службу к царю Борису Годунову французский капитан Жак Маржерет писал: «Россия никогда не была сильнее, чем тогда»[48].

Продолжавшийся во время Серпуховского похода обмен грамот царя Бориса Годунова с патриархом Иовом оказался важен еще и потому, что в нем впервые была обоснована «идеологическая» программа нового царствования. Москва становилась не «третьим Римом», а «новым Израилем». Патриарх Иов ободрял царя в предпринятом им подвиге самыми высокими словами: «…всемилостивый Господь Бог избра тебе государя нашего, якоже древле Моисея и Исуса и иных свободивших Израиля, тебе же да подаст Господь свободителя нам, новому Израилю, христоимянитым людем, от сего окаянного и прегордого хвалящагось на ны поганого Казыгирея царя». Патриарх доказывал «богоутвержденность» царской власти пророчествами и образцами Священного писания, следуя которым должен был царствовать Борис Годунов: «Богом утвержденный Царю! Напрязи, и спей, и царствуй, истины ради и кротости и правды, и наставит тя чудно десница твоя, и престол правдою и кротостию и судом истинным совершен есть, и жезл силы пошлет ти Господь от Сиона»