Сначала отвести беду... - страница 4

Но, ведь, и не было приказа покончить с социализмом. Тихой сапой правящая…клика? Клика? Да, клика. Ну, пусть, правящие круги страны изменили положение. Нарушили волю народа, выраженную на референдуме! Предали они, а не он, честный полковник милиции!

Легче стало? Нет, не легче.

Остаётся фактом, что он служит предателям. Впрочем, не служит. Служил. Тяжёлая травма и возраст "на пределе" в любом случае означают его уход со службы.

Иванов усмехнулся про себя: ну и мастер ты, Лёва, смягчать выводы! А если бы не эти реальные обстоятельства, смог ли бы ты остаться в предательском строю?

И сам себе возразил: не занимайся, Лев Гурыч, самоедством. Милицейский строй прежде всего защищает государство… нет, защищает народ от воров и убийц, от прочей нечисти. Тот факт, что среди защищаемых есть и не слишком достойные люди, не делает работу моих товарищей менее важной. Так что, не передёргивай, полковник! А свои политические мысли обдумай ещё раз и принимай мужское решение. Подумай, следует ли посоветоваться с генералом Беркутовым? С отцом?

Пока ты, Лев, привязан к больничной койке, думай! Сейчас это твоя важнейшая задача!

…Привязан. Это почти буквально. Искалеченные ноги надёжно зафиксированы тяжёлыми грузами, и это, по словам врача, месяца на два…. Из них прошло пока… сколько же? Дней, конечно. Иванов уже путался в однообразных и тоскливых госпитальных днях. Особенно тоскливых, когда уличная непогодь как бы проникает в палату, в мысли…. Разумеется, Мария часто навещает, сидит на краешке кровати, берёт его руку в свои и тогда кажется, что он почти дома…. Но уходит Мария и иллюзия исчезает….

Заходит Беркутов, неугомонный Вячеслав…Слава приволок откуда-то приличный кусок зеркального полотна, пристроил его в углу палаты, и теперь Лев Гурыч может видеть не только подъездную дорогу к входу в здание, но и приличный кусок госпитального парка. И переносной японский телевизор — подарок давнего знакомого Горькова, дочь которого, Юлю, полковник Иванов спас от верной гибели и шантажа наркоторговцев, позволяет коротать время. С тех пор он изредка встречался с Горьковым и его супругой, столь недоверчиво, встретившей его поначалу и ставшей позже благодарным другом, несколько раз разговаривал с ними по телефону.

Рассказывают друзья о продолжающейся жизни, о сложностях розыска, о непонимании начальства. Слушает Иванов с интересом, сопереживает, даёт иногда советы.

Но за возбуждением разговора неотступно стоит понимание: это уже для него прошлое. Конечно, есть шанс на физическое восстановление, хотя в глазах хирурга опытный психолог Иванов видит тень сомнения….Да что там "тень"? Хирург в своём деле не менее опытен, чем он сам — не будет бегать и прыгать полковник Иванов. А, собственно говоря, зачем полковнику бегать и прыгать? Для этого есть молодые подчинённые! У полковника другие задачи, а голова, кажется, не пострадала. Нет, конечно, и сотрясение мозга есть, и даже небольшая травма черепной коробки, — вон голова как кокон обмотана бинтами, — но это не очень серьёзно и врача не очень беспокоит. И годы пока не главное, пока Беркутов работает, никто его насильно на пенсию не отправит.

Тяжёлые раздумья чередовались с воспоминаниями.

Нет, конечно, хороших воспоминаний, приятных, даже радостных в его жизни было не мало. Скорее больше. Но больничная атмосфера, вероятно, влияла, и большинство воспоминаний тоже давили.

Так часто ярко вставали перед глазами минуты, когда его первый раз уволили из органов внутренних дел. До почётной "полной" выслуги лет оставалось 26 дней, когда дверь его с Кличко комнаты резко распахнулась, появившийся на пороге Беркутов крикнул: "Зайди!!" и, едва ли, не побежал в свой кабинет.

Пожав плечами, Лев Гурыч зашагал за генералом. В кабинете Пётр стоял возле своего стола спиной к вошедшему. Потом повернулся, достал из папки какие-то бумаги, кинул на стол. Сел, не предлагая сесть Иванову, протянул одну из бумаг ему и сказал совершенно бессмысленную фразу: "Прочитай, запомни НАВСЕГДА и немедленно ЗАБУДЬ. Тебе знать об этом, полковник, не полагается. Считай, что это мой приказ".