Снег - страница 4

– Ну хорошо, – сказал он вслух. Взял перчатки с соседнего кресла, надел и нащупал замок. Потом остановился. А стоит ли вообще закрывать? Машина засела прочно. К черту, если найдется живая душа, способная выбраться отсюда, тогда пусть и ее заберет! Лессинг швырнул ключ на водительское сиденье и захлопнул дверь. Затем повернулся навстречу ветру и, не оглядываясь, пошел прочь. «Что это было, – думал он; к его удивлению, головная боль прошла. – Неужели это я? Да, – ответил он, – это был я».

Он думал найти телефонную будку и вызвать такси. А если это невозможно, тогда, в крайнем случае, полицию, «скорую» или пожарников, на худой конец вертолет, он будет звонить до тех пор, пока не попадет на того, кто отвезет его домой. Однако будки нигде не было. Все оставалось без изменений: улица, дома, деревья, ветер. Раз он натолкнулся на указатель, но название ни о чем ему не говорило. Сколько же натикало времени? Даже это не установить: уже слишком темно, и цифры на часах не разглядеть, а для тускло мерцающей подсветки еще светло. Бертольд чувствовал безграничную усталость.

И вдруг за спиной раздался звук. Высокий звон. Он повернулся и увидел одинокий, медленно плывущий прожектор. Только теперь в глаза бросились натянутые вдоль дороги электропровода. Трамвай! Здесь ходит трамвай! И Лессинг запрыгал, размахивая руками.

Несколько страшных секунд казалось, что трамвай проедет мимо, несмотря на призывы и то, что по его железному корпусу колотили кулаками. Но потом, уже оставив Лессинга позади, он все-таки затормозил. Лессинг добежал до последней двери, нажал кнопку и забрался в вагон. Двери закрылись, и трамвай тронулся.

Лессинг был один. На мокром полу валялись полурастаявшие комки снега; откуда-то выкатилось надкусанное яблоко, на секунду замерло, а потом скрылось под другим сиденьем. Молочная тьма залепила окна; Лессинг расчистил несколько сантиметров: хлопья задувало к стеклу, а за стеклом неслось, кружась в воздухе и мелькая в свете фонаря, что-то черное – наверное, птица, или тряпка, а может, клочок бумаги. Какой это маршрут? Куда он ехал? Не важно, не имеет значения, ведь в конце концов трамвай прибудет туда, где есть люди. И главное, телефон. Лессинг сел и закрыл глаза.

В его помутненном сознании проносились светящиеся хлопья снега; вдоль горизонта медленно, тонкой ниточкой протянулась молния, разветвилась и, тускло вспыхнув, потухла. Однажды ему даже почудились голоса, приглушенные и едва различимые, но он не обратил на них внимания, и вскоре они стихли. Чувствовалась только легкая тряска, время от времени усиливавшаяся с завыванием ветра…

Когда тряска прекратилась, Лессинг очнулся. Открыл глаза. Трамвай стоял.

Он поднялся, зевнул и завертел головой, туда-сюда, расслабляя мускулы шеи. Во рту ощущался горьковатый привкус, хотелось сплюнуть. Он протер окно, но ничего не увидел, только ночь, снег. Было холодно; постукивая руками в толстых перчатках, Лессинг прошел в конец вагона. Там повернулся и направился обратно. «Как в тюрьме», – подумал он и попытался улыбнуться.

Стояли уже слишком долго. Господи, неужели и этот несчастный трамвай теперь застрял? Лессинг выглянул и стал напряженно всматриваться.

Так! С него довольно. Он пройдет вперед, и водитель ему объяснит, в чем дело. В крайнем случае можно вызвать помощь по радио. Проклятье, теперь пора действовать. Лессинг подступил к дверям и решительно нажал красную кнопку.

Двери послушно открылись. Холод и ветер ударили в лицо, и облако колючих хлопьев накрыло Лессинга. Он невольно отпрянул назад, потом собрался с духом, поднял воротник пальто и сошел вниз, на воздух.

Стояла кромешная тьма, ни одного фонаря. Лессинг услышал, как закрылись за ним двери. И потом, почти беззвучно, трамвай пришел в движение. Лессинг обернулся и увидел, как мимо проплыла предпоследняя дверь, последняя, а потом задние фары стали удаляться все дальше и дальше. Равнодушные к его крикам. Лессинг побежал. Но при этом остался на месте, и вдруг его посетило знакомое, сотни раз испытанное во сне чувство: будто бежишь и бежишь от погони, но она все ближе, а цель все дальше, и ты продвигаешься вперед слишком медленно, хотя стараешься изо всех сил, и быстрее не можешь. Тело непомерно отяжелело, и его тянуло вниз, воздух тоже отяжелел, а земля превратилась в клейкую массу. «Неужели это сон, – спрашивал он себя, продираясь против ветра и прислушиваясь к тяжелому дыханию, – неужели это действительно всего лишь сон? И если я захочу, когда я захочу, все кончится?…» Не веря самому себе, он рассмеялся и повалился в снег. И упал. Мир вокруг отступил; Лессинг почувствовал, как растянулось мгновение и реальность незаметно соскользнула в другую. А потом его окутало и приняло что-то мягкое и белое, и он знал, что теперь находится в безопасности. И открыл глаза.