Снег и песок - страница 7

стр.



   Метресса косо взглянула на него.



   - Опасные вещи занимают тебя, Гольям-пац...



   Через некоторые время она вновь неохотно заговорила, рассматривая суровую Маруху на пололке.



   - Я была ещё девчонкой, не замужем, училась... В Замке были супруги - Крася и Сурьям. Обычные. Они поддались Абраку, но об этом долго никто не знал. Поняли только, когда у девы появились явные признаки... что она на сносях. Они бежали - я не знаю, как, но успели достичь отрогов Северных гор. Сёстры настигли их там. Муж и жена пытались драться, но потом оба умерли - сами. Ордену достались только трупы. Но в женщине не было дитя. И его нигде не нашли - хотя искали очень тщательно.



   - И куда же оно делось?



   - Кто знает, - Дали пожала плечами. - Родилось по пути, надо думать, и они выкинули его в какое-нибудь ущелье - знали же, что всё равно не спасутся...



   Гольям молчал, судорожно комкая в руке простыню.



   ***



   Периоды мерно сменялись периодами, бледная Денница изливала над горизонтом вечный призрачный свет, Замок стоял нерушимо, блестящие чёрные волосы Лами отросли уже ниже пояса. Прошло много сражений и ритуалов омовения. Святые супруги по-прежнему сливались духовно, и острый атам мерцал меж ними на ложе.



   Это и случилось во время одного из омовений. Гольям сам не заметил, как сделал то, что хотел всю свою жизнь в Замке - поднял мокрую стопу жены к лицу и прикоснулся к ней губами. Ему показалось, что Лами ничего не заметила. Тогда он стал слизывать капельки воды, сбегающие по коже. На подошве она была шершавой, а сверху гладкой и туго натянутой. Он перешёл губами на щиколотки, потом стал целовать голени, колени, положил руку на упругое бедро.



   Она не могла не чувствовать этого, но глаз не открывала, и лицо её выглядело умиротворённым. Снизу Гольям видел, что уголки её рта чуть-чуть приподнялись, а губы слегка раскрылись.



   Он положил руку на второе бедро и слегка сжал его. Теперь она явно отреагировала - словно потянулась к нему, но глаза так и не открывала. Он решительно продвинул руку дальше по внутренней стороне бедра, поразившись шелковистости кожи, и ощутил податливость. И вдруг Лами разом откинулась на ложе, тихо простонав:



   - Гольям!



   Его словно бы ударило током. Он рывком вскочил на ноги, зависнув над нагой женой, разметавшейся в ореоле из роскошных волос. Её тело было темнее белизны простыни и чётко выделялось на ней. Гольям смотрел на изящную фигуру девы, и голова его кружилась от страсти.



   - Сделай это, - вновь прошептала она.



   Атам, сброшенный с ложа его рукой, с негромким стуком воткнулся в деревянный пол и остался торчать, слегка подрагивая...



   - Говорят, у нефилимов две души?



   Этот её вопрос, раздавшийся спустя эоны, когда они в блаженной истоме лежали на смятых простынях, заставил его вздрогнуть.



   - Давно ты знаешь? - глухо спросил он, помолчав.



   - После боя с песчаными. Но, наверное, знала всегда - я же твоя жена...



   - Да... ты моя жена, - медленно произнёс он. - Моих родителей... настоящих... звали Крася и Сурьям. Я узнал это недавно.



   Она слушала, затаив дыхание.



   - Приёмные родители не скрывали от меня, что я им не родной. Они рассказали, что отец... приёмный нашёл меня в Северных горах, где искал железную руду для своей кузни. Не знаю, как я спасся, когда настоящие отец и мать умерли там...



   - Приёмные родители знали, что ты... нефилим?



   - Думаю, знали.



   - И волосы тебе не стригли... - она провела ладонью по его голой голове.



   Гольям кивнул.



   - Но они боялись... Однажды мать увидела, как я остановил в воздухе упавшую чашку, чтобы она не разбилась, меня сильно наказали, а потом отец долго внушал мне, чтобы я никогда больше не делал такого. Но я всё равно иногда делал...



   Теперь кивнула Лами.



   - Да, я знаю, как трудно удержаться... Но ты сильнее меня - то, что ты сделал тогда в бою... я так не могу.



   Он пожал плечами и повернулся к ней.



   - У меня не две души, Лами, - выдохнул он. - Она у меня просто... есть.



   Когда она спрятала лицо у него на груди, Гольям почувствовал на ней влагу. Плачет...