Снег, уходящий вверх… - страница 8
Кристина резко встала с лавки и с алыми, сразу ставшими почти прозрачными ушами направилась к выходу с веранды, бросив на ходу Наталье:
– Пошли отсюда!
– Трепло! Задавака! Всезнайка! Индюк надутый!.. – все еще продолжала она, уже подходя к дому.
По ее гневному тону Наталья поняла, что приговор Виктору вынесен окончательный и «обжалованию не подлежит».
Сейчас мы с Виктором стояли, взваливая на себя всевозможные сумки и рюкзаки, как раз на том самом месте, где они строили свою яхту и где на бережку горели их ежевечерние костры.
Я не стал напоминать ему об их сгоревшей яхте. О том, теперь уже далеком, времени… Во-первых, потому что я был бы инородным телом в тех воспоминаниях, а инородное тело – это всегда что-то лишнее, а во-вторых, не осталось уже и пепла на этом берегу ни от их костров, ни от остова их недостроенной яхты…
«Невозможно дважды войти в одну и ту же реку», равно как и дважды ступить на один и тот же берег. Ибо: «Никогда ничего не вернуть, как на солнце не вытравить пятна, и, в обратный отправившись путь, все равно не вернуться обратно. Эта истина очень проста, и она, точно смерть, непреложна. Можно в те же вернуться места, но вернуться назад невозможно…»
Меня всегда тревожат и успокаивают в то же время эти стихи Николая Новикова. Тревожат потому, что жизнь все-таки проходит. И движется она, хотим мы того или нет, лишь в одном направлении: от истока к закату. И нет возможности вернуть даже что-то очень хорошее и близкое тебе.
Успокаивают же эти стихи потому, что ничего не начинается все-таки сначала; все начинается – с последней точки. Но это-то и есть для каждого отдельного человека как бы сначала. Как бы заново начинать проживать не только свою жизнь, но и каждый свой день. Несмотря на то что мы несем в себе весь свой прожитый мир; и мир своих предков (эту скрытую, невидимую под водой часть айсберга), ты в то же время и независим от него, и свободен. И волен каждодневно в выборе между Добром и Злом…
Одним словом, ты человек свободный! А «свободный человек ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни». «Это из Сенеки, кажется… Но еще лучше него эту мысль выразил Горький. “Фольклорный человек бессмертия не искал – он его имел”. Потому что не отравлял свое сознание воспоминаниями ни о прошлом, ни о будущем, воспринимая свой каждый день как дар неведомых ему небесных сил. Действительно, истинные герои – это простые люди, которые живут себе спокойненько, как будто собираясь прожить вечность…
Никак, это от лунного света меня на философствования потянуло…»
– Кристина! Вставай!
Виктор стоял у лодки и тормошил за плечо Кристину, угнездившуюся на заднем сиденье и укрытую его меховой курткой.
– Уйди, противный, – раздался из-под куртки сонливо-кокетливый ее голос…
– Грубый мужлан! – голова ее уже была наруже. – Нет чтобы девушку на руках донести до дома… И не будить…
– Ну ладно, я будить тебя не стану, – ответил Виктор. – Спи. Даже тент поплотнее закрою, чтоб не намокла в случае дождя.
Он стал возиться с тентом.
Кристина быстро выскочила из лодки и опрокинула его на песок со всеми сумками и рюкзаками, навешанными на нем.
– Проси пощады, злодей! – закричала она.
Свет несколько раз мигнул и погас.
Темнота и тишина пришли почти одновременно.
Остались только жидкий лунный свет, мерцающий Байкал и мы трое на едва различимой тропинке, поднимающейся «к нашему», пустующему в это время года большому бревенчатому дому, состоящему из четырех двухкомнатных квартир (от одной у нас был ключ), на углу которого на продолговатой жестянке, выкрашенной в белый цвет, черной краской было красиво написано: «Набережная Жака Ива Кусто»…
Суббота
Утро выдалось на редкость ядреное – как яблоко, которое раскусывается с хрустом, – солнечное, прозрачное, с легким морозцем. Я бежал по плотной, с потрескивающим кое-где ледком лесной дороге в сторону пади «Жилище». Слева от меня – монотонно, с ленцою – плескался Байкал. Справа – круто вверх – уходил склон, поросший стройным сосняком с его чистым подлеском и янтарными, ровными, высокими стволами деревьев, подсвеченными утренним веселым солнцем, с бодрящим запахом смолы и хвои.