Снежинка Коха - страница 8

Все это он выложил Алеше сразу, а что не выложил, о том Алеша догадался сам. Сержанту Володе же казалось, что он так быстро исповедался незнакомому контуженному солдату из уважения. Не так часто в лагерь доставляли прямо с фронта в суточный срок конвой одного солдата!

К концу ноября Алеша чувствовал себя вполне здоровым. Санитар Володя спроворил ему аккуратную деревяшечку вместо разбитого протеза, всячески ухаживал и угождал, не задавая лишних вопросов, чувствуя нутром алешину значимость, которую хотел использовать в будущем не без пользы для себя. Он же и посоветовал Алеше не очень торопиться с выздоровлением, тем более, что контузия — «заболевание нервное», и кончилось ли оно — хрен определит какой доктор при достаточно умелом поведении больного. А коль скоро он вообще инвалид, то хорошо бы ему и остаться здесь, при больничном бараке, ну, скажем, истопником или уборщиком. Хотя, впрочем, неплохо попасть в барак N5, в группу таких же выживших калек и полудоходяг, в обязанности которых входило поддержание чистоты и порядка на территории лагеря.

Как бы там ни было, Алеша не торопился осуждать «мотивы», которые возбуждали хлопотливость и «ухаживания» санитара Володи, ибо по своей инициативе он не стал «гадом», а то, что пока не попал в условия, которые принудили бы его к этому, было не его заслугой. Это скорей говорило в его пользу, так как возможность получить большую пайку, желание выслужиться перед тюремщиками, а то и просто свести счеты, зачастую было достаточным основанием, чтобы подлое своекорыстие опрокинуло человека на лопатки. Наиболее стойкими в таких условиях оказывались люди с чистыми, как у детей душами, с незапятнанной верой в возвышенное, благородные и справедливые, совестливые и сострадательные. И самым страшным грехом перед человечеством было циничное развращение таких душ, моральное и идейное насилие над ними, ибо это ослабляло потенцию человечества как вида, как промысел Великой Эволюции Материи в ее неудержимом стремлении к Истине…

Убедить лагерного врача походатайствовать о назначении в обслугу при больничном бараке, Алеше не представляло труда. Старый доктор, воевавший еще в первую мировую войну, сначала был приятно удивлен, когда Алеша отвечал ему на вопросы на прекрасном берлинском диалекте, однако еще более поражен, узнав при каких обстоятельствах молодой солдат потерял правую ступню и продолжал воевать. Старые прусские офицеры ценили храбрых солдат и уважали достойных противников. Правда, эта война совсем другая, но этот парень не похож на фанатика-большевика. Доктор считал, что фанатизм своего рода психическое заболевание, основанное более на чувственном воображении, экзальтации, свойственное скорее животному началу, способствующее элементарной дрессировке. Он брезгливо морщился, слушая речи фюрера или читая урапатриотическую нацистскую блевотину в газетах, от которой эти тупоголовые недоучки орали до хрипоты «зиг хайль.»

Алеша получил место истопника при больничном бараке и быстро втянулся в будничную лагерную жизнь.

В первую субботу декабря в лагере почувствовалось какое-то напряжение, суетливость. Сначала Шнитке гонял охрану, проверял оружие, выправку, действия в чрезвычайных обстоятельствах, а на следующий день охрана нещадно гоняла уборщиков по всей территории лагеря. Лагерь готовился к визиту инспекции. Для уборки территории, чистки бараков, подбелки кирпичей у дорожек к комендатуре и столбиков у главных ворот были выделены несмотря на воскресный день группы провинившихся по мелочам пленных. Хотя по календарю был декабрь, но русским, привыкшим к холодным снежным зимам, эта слякотная повислянская погода при температуре в один — три градуса около нуля, скорее напоминала позднюю осень где-нибудь в средней полосе России. Туман мелкой сыпью капелек оседал на лица, руки, одежду, быстро превращая ее в тяжелый панцирь, который скорее охлаждал, чем укрывал тело от непогоды. Руки и ноги зябли, носы краснели и на конце их то и дело собирались капли ни то атмосферного конденсата, ни то естественной «росы», истекающей при такой погоде у любой живой твари из ноздрей. Уборщики матерились, кляня охрану, заставлявшую в который раз прочесывать территорию в поисках занесенных ветром нивесть откуда клочков бумаги, старых, докуренных до самых губ «бычков» и другого мелкого мусора. Только перед вечерним апелем закончилась подготовительная лихорадка.