Снежная робинзонада - страница 43

Дежурить стали, как и в прошлом году, по одному. Опять тонкая линия следов, а затем лыжня пошла петлять среди скал и камней, беря в лоб сравнительно пологие подъемы и «елочкой» или «лесенкой» крутые, взбираясь выше и выше, пока не терялась на дымящемся поземкой гребне.

Снова раз в пятидневку к дежурному наблюдателю поднимался второй, вдвоем они проводили «шурфование», затем один нисходил на грешную землю, а другой оставался наедине с горами.

Я не знаю ничего лучше, сложнее, интереснее человека.

А. М. Горький

Однажды в экспедиции мне пришлось короткое время жить в голубой палатке. Снаружи она имела необычайно привлекательный вид, сияя чистой лазурью, освещенная солнцем, отбрасывающая голубые отсветы на поверхность снега, словно упавший на землю небольшой кусочек неба.

Однако совершенно иное впечатление было внутри палатки. В голубом освещении кожа приобретала мертвенный оттенок, и вместо знакомых ребят я видел вокруг лишь шевелящихся покойников. Мгновенно пропадало все очарование, и человек стремился поскорее вон, чтобы вновь почувствовать себя на этом свете.

Жизнь познакомила меня с человеком, характер, душа которого были похожи на эту палатку. Он был тих, вежлив, не ругался, не грубил, никогда никого не оскорблял, даже голоса не повышал, любил поговорить. Поговорить о горах, об экспедициях, о зимовках, но больше всего — о людях. Вы слушали этого, казалось, доброго и милого человека и словно попадали внутрь голубой палатки. Знакомые лица становились масками мертвецов, в окружающих вы видели лишь смешное, унизительное, грязное, постыдное. Причем это говорилось не громовым голосом беспощадного обличителя пороков, борца с пережитками, а тихо, почти ласково, отчего становилось еще тягостнее.

Я не хочу смотреть на человека в голубой палатке. Взглянем на него при свете яркого, чистого солнца.

Вот они, кызылчинцы.

Знакомьтесь?

Приземистый крепкий сибиряк радист Витя Бурмин был из тех, кого называют фанатиками своего дела. Радио было его специальностью, его работой, его отдыхом, его мыслями. На столе радиостанции рядом с журналом связи и кипой бланков метеосводок вечно валялись в живописном беспорядке мотки провода, капли олова и канифоли, номера журнала «Радио», разноцветные сопротивления, схемы, разнокалиберные конденсаторы, радиолампы и еще десятки каких-то уж совершенно непонятных для постороннего деталей. Витя был радистом второго класса и готовился сдать на первый, не жалея для этого ни времени, ни труда. У него была своя коротковолновая любительская радиостанция, и вечерами он «вылезал» в эфир, пытаясь связаться с такими же радиофанатиками. Я видел у него несколько сот карточек, какими обмениваются радиолюбители. И почти уверен, что скоро он получит карточку с Марса…

Однажды Витя решил переснять и отпечатать в нескольких экземплярах фотографию девушки, с которой дружил и переписывался. Увидев это, Гена Елисеев также решил размножить образ дамы своего сердца. Упрямые соперники — кто больше напечатает? — освещаемые полосами света из увеличителя, долго копошились над кюветами в кровавом сиянии фонаря. Победителя не было, каждый отпечатал по пятьдесят семь карточек. Правда, у Гены роман в скором времени закончился разрывом, и он остался в железном ряду холостяков, а к Вите осенью приехала его Лида, и на станции отпраздновали свадьбу. Подарили молодоженам приемник, отвели комнату, и в мужском общежитии опустела еще одна постель.

После женитьбы Витя не изменился. Помогал Лиде осваивать на практике специальность радиста, часами крутил на морозе застывшие движки, ворочал тяжелые бочки с горючим, подолгу сидел в гулком грохоте и ядовитых выхлопах, регулируя ритм работы агрегатов, таскал двухпудовые аккумуляторы и делал еще много другой нелегкой работы, какую приходится выполнять каждому радисту зимовки.

Мы были друзьями. Не знаю, что он нашел во мне, а в нем каждого привлекала скромность, душевная доброта, постоянная бодрость, всепоглощающая увлеченность своей профессией. Зимними вечерами мы часто беседовали в их небольшой уютной комнатке. Нередко в разговор вступала и Лида, не переставая при этом заниматься каким-нибудь своим рукоделием.