Снежная стая - страница 8

Трактирщик переждал, пока в зале стихнут смешки, да и продолжил.

— У старого Ерша слово — кремень, он то серебро, что за вурдалака обещано было, в кузне на болты самострельные пустил, да в Лес и отправился — удачливому добытчику вручать. Вернулся злой, жеванный, и выражался хулительно весьма. И серебряных болтов при нем не было, — трактирщик помолчал, да и заключил:

— Вручил, значится!

Я проснулась с колотящимся сердцем и болью в душе. Звериной, неизбывной и бессильной. Там, во сне, я снова стояла над разверстыми могилами отца и своих младших. Сестра, два брата. Четыре ямы в мерзлой кладбищенской земле. Была ещё одна сестра, но она уж года полтора как вышла в замуж, даже на похороны не поспела. Городской лекарь велел не ждать — и я согласна была. Не след им вот так… Ивка поймет.

Снова горе сжимало нутро, туманило мысли. Тоска подкатывала к горлу, перехлестывала его. Драла когтями, мешала дышать.

После смерти матушки я в дому осталась за хозяйку. А было мне, смешно сказать — четырнадцать. Надежа и опора, старшая дочь, родительский первенец и любимица. Остальные-то младше получились — Ивке, вот, десять о ту пору минуло, прочие и вовсе — мал мала меньше. Батюшка наш извозом промышлял, седьмицами мог дома не бывать, так я малых и растила, и Ивку замуж сговорила…

А за заботами о них и время свое женское упустила. А теперь — стояла на городском кладбище, кругом шумел люд, но я была одна, беспросветно одна…

Этот сон не приходил ко мне уже давно. Но, когда приходил, разливался болью, которую я уж не надеялась избыть. А ещё — маетой и одиночеством, которые, я прочно верила, остались в той, прошлой жизни…

Теперь мне уж не уснуть. Так и буду лежать, ворочаясь, считать бревна в потолке, да слушать ночную тишину за толстенными стенами трактира…

…пойти, что ли, в едальном зале наново столы выскоблить? Пока дядька Ждан спит? Да ну, не в охотку нынче — да и Стешка сегодня, после разговора с глазу на глаз, от обязанности этой не посмела увильнуть. А и лежать дальше невмоготу, сил моих больше нет.

Выскользнув из-под теплого одеяла, я торопливо накинула поверх долгополой рубахи теплый платок, сунула ноги в обувку, на скорую руку переплела косу — темно-русые пряди, заплетенные на ночь не туго, выбились, растрепались неопрятно. Коса — не чета магичкиной русой «волне», конечно, да и Яринкиной богатой «пшенице» уступает, но и мою людям не стыд показать.

Коса — девичья краса… Я невесело усмехнулась, сама себе пообещала, что завтра, наконец, подрежу челку, да и вышла из невеликой своей угловой каморки в общий коридор.

На лестницу вниз падало достаточно отсветов из очага в общем зале, чтобы не тащить с собой лучину.

Трактир дядьки Ждана строился в два поверха — нижний, с общим залом-едальней, кухней-кладовыми, а позаду них — жильем хозяина с семейством, и верхний, где устроены были гостевые комнаты. И звался он предивно — "У бобра". На все расспросы о том, откуда взялось столь чудное именование, дядька Ждан то отмалчивался, ухмыляясь в бороду, а то и откровенно дразнил какой-нибудь выдумкой — то боги ему велели, то во сне привиделось, а то и сам бобер упросил.

Я сидела на кухне, за малым столом, тем, где днем пристраивались то перехватить наскоро, то посидеть за травяным взваром с куском пирога, а то и просто поболтать, трактирные женщины — повариха Млава, девки-подавальщицы, я да матушка Твердислава. Тесный, теплый круг.

Хорошо, что сейчас тут темно и пусто. Я спиной прижалась к теплому боку печного дымохода, откинула на него же голову. Пусть я и не боюсь холода — все равно упрямо тянусь к теплу.

Я крошила в пальцах краюху хлебную. Кружка, заполненная крепким, настоявшимся взваром так и стояла передо мной нетронутая. Не хотелось.

Он подошел бесшумно, как я сама хожу. Замер в дверях кухни, осматривая ее — и безошибочно остановил взгляд на мне. Хмыкнул, и изрек негромко:

— Поздорову тебе, Нежана. Дозволишь ли присоединиться?

— Чего тебе? — буркнула я недовольно, и сама же досадливо поморщилась — Стешку давеча, перехватив один на один в подполе, за то же самое, за грубость с гостями, за косу оттаскала, а сама-то!