Снова пел соловей - страница 44
— Так, так…
— Без дома человек, без настоящего дела.
Шура подняла глаза от кружки на женщин и по лицам их, по взглядам догадалась: всё знают, нечего и скрываться перед ними.
— Я нынче кой-куда зашла, поговорила, да без толку…
— Давно бы нам сказала, — заметила Ольга. — У нас всех в любом цехе и отделе свояки, а у твоего-то руки есть, руки целы, как ему не найти работу? У меня, к примеру, зять в электроотделе, Сергей, я сегодня еще с ним переговорю.
— А мой у главного механика слесарем, — внушительно вставила тетя Поля.
— Может, ему в наличную мастерскую? — спросила Паша. — Там сидя работают.
Шура только и делала, что кивала и переводила взгляд с одной на другую, и на сердце ее от слов их легчало, а глаза уже благодарно теплели, прояснялись.
— Ну, вот, — торжествующе подвела черту Катя. — А ты — забота есть. Это ли забота… Если бы все они такие были… Пей чай-то, а то уж вон моторщик идет.
В самом деле из проема в стене, за которым жидко желтел электрический свет в смежном цехе, выдвинулась и стала приближаться высокая нескладная мужская фигура.
— Запускать уж, что ли? — поинтересовалась Паша.
— А ты еще не насиделась, не напилась? — в тон ей, задиристо ответил моторщик. Он был однорукий, и левый рукав его спецовки был засунут в карман и прихвачен там булавкой.
— Нас не поднять — весь день просидим.
— Ну, и чаехлебы, — покачал головой моторщик, достал из нагрудного кармана часы на цепочке, посмотрел на них. — Ладно, шесть минут вам еще дарю.
— Спасибочки. Ты бы уж все десять, чего жалеть-то?
— А вот этого нельзя.
Моторщик потянул на себя небольшую тесовую дверь и скрылся в прикладке, где кроме мотора были также и гардероб, и курилка.
— Вот, — кивнула на дверь Ольга, — с одной рукой и работает, и дело как раз по нему. И твоему найдется, на то и фабрика…
Катя между тем озаботилась другим и теперь прикидывала, как бы спросить об этом проще, и тактичней, чтобы не обидеть Шуру любопытством своим. Но хитрить она не очень-то умела.
— Ему, может, и жилье надо?
— Да, — Шура наклонилась, расправила фартук на коленях. — Я интересовалась у нас, на Нижнем дворе. Как узнают, что без ног, отказывают…
Женщины помолчали. Очень хотелось им узнать, что же случилось, почему Шура не оставляет Кешу у себя, но тут дело интимное, тонкое, не просто да и нехорошо дотрагиваться до него. Видно, разладилось у Шуры с Кешей, разладилось; ей, может, и больно еще…
— Я у соседок поспрашиваю, — решила тетя Поля.
— И я. У нас, за складами, много бабок одиноких. Одни в домах живут, им ночью боязно, а тут все ж таки мужик.
— А мы все поищем, — Катя обвела женщин глазами и повернулась к Шуре. — Найдем, товарка, не может такого быть, чтобы не нашли. Завтра жди с новостями.
— Хорошо бы…
В цехе возник и стал прибавлять в звуке знакомый привычный шум: это ожили трансмиссии под потолком, побежали вхолостую шкивы. Женщины все разом поднялись из-за стола, только старая тетя Поля осталась: тут, у титана, было ее место, здесь она и сидела в свободные от уборки часы: дремала, прислонясь к теплому медному боку, или рвала мешковину от хлопковых кип на тряпки.
Одна за другой оживали машины. Чесальные вновь жевали неторопливо и методично толстые рыхлые холсты и выпускали белую шелковистую паутинку, которая, втягиваясь в колечко, превращалась в мягкую круглую ленту. Лента бухточкой укладывалась в «тазы», похожие на гильзы от снарядов, только фибровые. Шура подставляла полные тазы к ровничным машинам, а пустые — к чесальным. Обыкновенно, хоть и после перерыва, вторая часть смены казалась трудней первой: что ни говори, а копилась усталость. Сейчас — удивительное дело — Шуре было легче, она еще подумала, уж не пошел ли в работу новый хлопок. Она хотела сказать об этом Кате, но у той вторая часть смены началась с «завала»: ровница рвалась, много было на машине пустых веретен.
Шура, пользуясь десяточком свободных секунд, посмотрела вокруг себя на машины и захваченных работой женщин в серых фартуках и старой одежде, на свисающие с высокого потолка лампочки и потемневшие, потные окна. Посмотрела и вздохнула глубоко от полноты чувства.