Снова пел соловей - страница 49

Он остановился, вскинул глаза и увидел кучку детей в одинаковых пальтишках за палисадом, во дворе деревянного одноэтажного дома. Детские глаза смотрели открыто, задумчиво, не отрываясь. Кеша провел сгибом пальца под веками. И точно — слезы. Он ссутулился, отвернулся и чаще стал отталкиваться колодками, встряхиваясь на неровном кирпичном тротуаре.

Несколько дней жил он в отрешенности и оцепенении, из которого его выводил лишь голодный писк свинки. Он брал ее на колени, кормил хлебным мякишем и гладил по шелковистой пестрой шерстке, а она доверчиво тыкалась в его ладонь мокрой усатенькой мордочкой, вроде бы понимала сиротство свое.

— Сроду больше не пущу инвалидов, — призналась ему хозяйка. — Все сердце надорвала с вами. Мало мне своего горя…

Он тогда не задумался над ее словами, потом уж их понял. Вообще, был он как дерево, которое по весне стащило страшным оползнем с обрыва, изломало, но которое кое-как зацепилось корнями за самый краешек берега. Но и тут ему было не житье. По осени река размыла берег, повалила дерево и несла теперь по прихоти своей неведомо куда. Все отныне было для Кеши неожиданно, даже и собственные поступки.

Когда установилась зима, он завернул клетку с Дусей в теплую тряпицу и отправился на базар, где вновь стало многолюдно и весело. Какая-то женщина узнала Дусю, подошла: «Погадай на счастье».

— Не гадаю, — буркнул Кеша. — Продаю.

— Зачем нам, — сказала женщина и отошла.

Были мамы с детьми, но покупали они глиняные свистульки, трещетки или раскрашенные бумажные цветы. До полудня Кеша сидел зря. В полдень остановились около него крупная женщина в шубе и толстый, капризный, сытый, редкий по тем временам мальчик.

— Мам, купи мне это.

— Да куда тебе? Мало собаки, кошки? И от них-то грязь в доме.

— Купи, мама, пожалуйста…

— Я сказала — нет.

Мальчик плаксиво надулся, затопал ногами, закричал вдруг зло и пронзительно. Мать его, озираясь на людей, что ходили по базару, попыталась настоять на своем:

— Ну, хочешь игрушку? Игрушка лучше — лежит себе да лежит.

— Хочу это, хочу это! — кричал мальчик и тянулся к Дусе руками в варежках, а та съеживалась и вздрагивала от его крика.

— Ну, ладно-ладно, только не позорь ты меня перед людьми, — заговорила женщина шипящим голосом и высокомерно обратилась к инвалиду:

— Сколько вы за нее хотите? Только, прошу вас, ее пользуйтесь его слабостью, не завышайте цену…

Кеша угрюмо, исподлобья посмотрел на ее белые сапожки и так завернул клетку, что Дусю не стало видно.

— Не продается, — прохрипел он, отвернулся и, толкаясь колодками в подмерзший, затоптанный снег, поехал с базара.

Ехал он по дороге к больнице, мимо выстроившихся в рядок магазинов и лавок, через деревянный мост над речкой, мимо пустырей, на которых сажали картошку, но до больницы не доехал. Остановился возле реденького, некрашеного палисада, некоторое время смотрел, как одни дети возятся с дровяными салазками, катают друг друга, а еще несколько играют на террасе под навесом, перебегая с места на место: «Гуси-гуси!» — «Га-га-га» — «Есть хотите?» — «Да-да-да». Кеша подвинулся ближе, встал у калитки и раскутал клетку. Дети, игравшие с салазками, заметили Дусю, подбежали, столпились по ту сторону калитки. Смотрели они радостно, удивленно, щебетали, показывая пальцами: «Кто это? Что это?.. Какая хорошенькая!.. Ни киска. Ни собачка… Дрожит, ей холодно…» Подошла воспитательница — немолодая, круглолицая, с мелкими, пересекающимися в сеточку морщинками у глаз.

— Это им, — сказал Кеша, кивнув на детей и протягивая клетку со зверьком. — Ее Дусей зовут. Она очень добрая…

«Жалейте ее», — хотел он добавить, но не сказал этого, чтобы не обидеть и каплей недоверия таких же сирот, как он сам. Воспитательница приняла клетку, и пестренькая, притихшая Дуся, поглядывая сверху на обступивших ее, обрадованных детей, на их платочки и ушанки, поплыла на руках женщины через двор на высокое крыльцо, а потом в двери, и скрылась, и во дворе стало тихо, безлюдно, только опрокинутые дряхлые салазки темнели на снегу одиноко и покинуто. А Кеше и с улицы было слышно, как по всему дому волной идет радостный рой детских голосов.