Сны Анастасии - страница 63

В комнате у аспирантки Марины тихо играла музыка. У нее всегда играет музыка.

— А знаешь, Настя, ты оказалась права.

— Ты о чем?

— О том, что издатели все же возьмут мой перевод Харольда Робинса. Я даже получила аванс и сейчас буду тебя угощать. Ты ведь не слишком торопишься?

— Нет. Коробов творит, а я ушла, чтобы ему не мешать.

— Я польщена, что лучшее место „не мешать Коробову“ ты нашла в моей комнате. — Марина засмеялась.

— А где твоя… мегера?

— К счастью, она сняла квартиру.

— Квартиру? Одна?

— Да нет, с абхазцем.

Кавказцы, в том числе и абхазцы, поступали в Литинститут почему-то огромными толпами, и все пять лет этими самыми толпами и передвигались с курса на курс. Чем они занимались, эти „гости Москвы“, точно не знал никто. Но очень ошибался тот, кто думал, будто они здесь писали стихи. Раньше, говорят, они промышляли в основном куплей-продажей. А на данном историческом этапе, очевидно, обсуждали планы военных действий…

— Она что же, вышла за него замуж? — поинтересовалась Настя.

— Да нет. Ее вполне устраивает, что он платит за квартиру, — объяснила Марина и с гордостью добавила: — А знаешь, ведь она с ним ушла, чтобы меня не видеть! Я ее выжила!

— И кто же теперь живет в соседней комнате?

— А никто. Она ее держит в резерве.

Насте стало весело.

— Я у тебя тут посижу? Да? — извиняющимся тоном спросила она.

— Конечно! А я пока поставлю тушиться мясо. Купила классный кусок говядины. Осталось только его нашпиговать разными разностями и полить столовым вином.

Она вышла из комнаты, неся перед собой в небольшом тазике мясо, специи, бутылку винного уксуса, нож, большую вилку… На общую кухню, как и в общую баню, каждый приносит все необходимое с собой.

На столе лежала какая-то книга, которую хозяйка комнаты, очевидно, теперь прорабатывает.

„Зигфрид Шнабль, „Мужчина и женщина“, — прочитала Настя. — Ого, да наша вечная девушка втихаря интересуется сексологией!“

Закладка была заложена там, где начиналась глава „Аноргазмия и любовь“.

— Что, Шнабля читаешь? — Марина забежала на минутку.

— Оказывается, мне интересно и такое чтиво.

— Может быть, ты замуж собралась? — весело спросила Марина.

— Не знаю. — Настя искренне была не в состоянии ответить на этот вопрос.

Марина посмотрела на нее долгим внимательным взглядом и перевела разговор на другую тему.

— Ну, ладно. Пойду сторожить „жарево“. А то, знаешь, сопрут.

— Знаю, — ответила Настена, — у меня вчера со сковородки несколько кусков рыбы утащили.

Когда после сытного ужина она поднялась к себе на седьмой этаж, перед ней предстало увлекательное зрелище. Два алтайских поэта играли в лошадку. Один вел другого вдоль по коридору, предварительно накинув на приятеля импровизированную сбрую из двух махеровых клетчатых шарфиков, связанных толстым узлом. На Настю они не обратили никакого внимания.

— Еще раз пройдем — и будем квиты, — говорил один.

— Нет, уже хватит. Я столько тебе не проиграл, — отвечал другой.

Ростислав пребывал в мрачном расположении духа — она поняла это с первого взгляда. Он сидел за столом, созерцая чистый лист, а на полу было белым-бело, словно прошел снегопад. На измятых листах бумаги выделялись черные, как вороньи следы, закорючки.

Настя ни о чем не спросила бедного поэта. Она молча застлала постель и легла. Гера свернулась клубочком рядом. Настя спала, и свет настольной лампы не мешал ей…

Среди ночи ее разбудили странные звуки и голоса. Наверное, в соседней комнате разрушался мир… Он распадался на гортанные слова со множеством согласных, казалось, непроизносимых, а потому ошеломляющих. Там, далеко, в иных мирах и пространствах, что-то читали нараспев, может быть, причащались священной книгой, а может, отпевали покойника. Настя слышала голоса, не понимая ни единого слова. Но звуки казались огненными, булатными, упруго стальными, как ветры в ущельях гор. Голоса утихли, и до нее донеслась музыка — старинный мусульманский напев, которому разгуляться бы где-то над Босфором или Ферганской долиной. Он звучал в восемнадцатиметровой московской „келье“ с почти разрушительной силой.

Насте казалось, что рушится не старое общежитие, а само мироздание, что за каждым из слышимых звуков прячется целое сонмище ультразвуков неведомой силы.