Сны жизни - страница 11

Анна Николаевна слушала, облокотясь на стол и опёршись подбородком на скрещенные пальцы рук. Чашка её стыла, забытая в стороне.

— Отчего ж бы вам не нанять квартиру?

— Пробовал. Но, во-первых, кухарки эти балуются, когда хозяев целыми днями дома нет. В хорошей мебели заводят моль; в кухню назовут родственников, вечное чаепитие… Хорошо, как не обворуют ещё! Приедешь, обед не готов, либо жаркое перегорело… Дрова жгут без жалости. А уж на провизии наживаются самым безбожным образом. Я сам на рынок ходил.

— Вы?!

— Да, я… Ну, что же тут удивительного? Неужели вы-то сами никогда не ходите на рынок?

— Никогда… Да у нас тут и нет рынка.

— Лавки есть же. Всё равно… Помилуйте! Эти кухарки мало того, что цен не знают. Они севрюжины от осетрины не отличат. И самые честные из них — если только есть такие — никуда как хозяйки не годятся…

Анна Николаевна смущённо затеребила бахрому скатерти. Густая краска залила её лицо. Она тоже не умела отличить севрюжины от осетрины.

— И хорошо ещё, если не пьяницы. Долго ли дом поджечь с пьяных глаз? Вот я раз приехал с урока часом раньше. Почувствовал себя плохо что-то… Да и плясал больше часа у ворот, поджидая кухарку. Она, видите ли-с, письмо получила, что у неё там кто-то умирает в больнице. И помчалась… А квартиру заперла. Рассчитывала, будто бы, к сроку вернуться…

— И что же?

Анна Николаевна впилась глазами в собеседника.

— Ну, конечно, прогнал… Сейчас же расчёт. Разве такие безобразия можно терпеть? Пари держу, что с приятелем в трактире сидела… Вот с тех пор и живу в номерах. Хоть от прислуги не зависишь. Нет… Жениться надо, вот что!

Это вышло так неожиданно, что Анна Николаевна даже не поняла.

— Почему жениться?

Он поглядел на неё с минуту, и довольная усмешка мелькнула на его лице. Он часто думал о том, как откроет свои планы Анне Николаевне, и всегда представлял себе её лицо вот именно таким, растерянным, почти страдальческим.

— Пора, Анна Николаевна… Во всех отношениях пора. Надоело быть богемой, без угла и семьи.

Но она уже не слушала. Она так глубоко задумалась, что ответ его для неё пропал.

— А славно она готовит, право… Вы сколько ей платите?

Анна Николаевна растерянно взглянула на блюдо, как бы желая сосредоточиться.

— От себя пять. Школа платит три…

— Ничего. Жалованье хорошее… Только почему же это у вас самовар так запущен? И вот шишечку отбили?

Она удивлённо подняла глаза. Действительно, и самовар грязен, и шишечки нет. Краска на мгновение прилила к её щекам и тотчас сбежала.

— Не хозяйка я, Николай Модестович, — не-то печально, не-то насмешливо ответила она. — Да и Федосье дела много…

— Она у вас запивает, кажется? — вскользь бросил Николай Модестович, наливая вино в рюмку, которую предварительно поглядел на свет, а потом вытер салфеткой.

Она и этого не заметила.

— Да, случается.

— Охота же вам держать её! На это жалованье…

Анна Николаевна подняла голову. Брови её хмурились.

— Она отличный человек, моя Федосья… А пьёт она с горя. Там у них семейная драма разыгралась. Муж, по болезни, ушёл с места. Кондуктором был при конной дороге, и ноги простудил. А вы понимаете, что для них значит лишиться тридцати рублей в месяц? Дочь же во все тяжкие пустилась… Не всякий день и не со всеми такие несчастья случаются. Трудно, конечно, и удержать Федосью от пьянства.

Он пил вино, не подымая глаз.

— А где же муж её теперь? В больнице?

— Нет, у меня на кухне.

— Как? При ней?

Анна Николаевна промолчала, сощурившись на оскорблённое лицо гостя и не скрывая насмешки.

— Да, на моём иждивении. Вам это удивительным кажется?

— Д-да, признаться сказать… Ведь вы… вы так мало сами получаете.

— На меня хватает.

— Да… гм… Только, знаете ли, дорогая Анна Николаевна… Это уж совсем нерасчётливо… А главное — это не оценится.

— Я вовсе и не гонюсь за оценкой.

На этот раз он уж совсем нетерпеливо передёрнул плечами. И какая муха её вдруг укусила? Терпеть он не может у неё этого тона и лица!

Дверь распахнулась. Федосья внесла осетрину под красным соусом. Блюдо было одного цвета, соусник другого, и, притом, без ручки. Васильев внимательно посмотрел на эту половину ручки, и на этот раз Анна Николаевна подметила его взгляд.