Снять узду - страница 8

"Отличие немецких детей от их советских сверстников: очень вежливые, корректные, всегда здороваются. С их стороны не было случаев хулиганства или нецензурной брани. Одеты простенько, в рубашку и штанишки, но всегда отглаженные".

"Немцы хорошо одевали своих детей, несмотря на то, что сами одевались скромно, даже бедно. Платочки, белые гольфы, уложенная прическа на голове – все это внешне отличало немецких детей от наших. Вежливость и аккуратность немецких детей достигалась строгостью и даже некоторой суровостью воспитания".

"Немцев было жалко. Слезы текли, глядя на них. Было очень много детей бездомных. Они почему-то не хотели идти в детский дом. Были голодные, худые, страшные. Посильную работу для ослабевших подростков найти было трудно, оставалось самое унизительное, последнее средство – просить подаяние".

"Сначала ходили по домам и предлагали дров нарубить, воды принести или напрямую просили. Мы, конечно, отказывались от помощи и кормили".

"Советские власти приложили немало усилий по созданию системы образования для немецких детей. По области было 56 немецких школ. Учителей брали из немцев. Никакого образования у них специального не было, но главное, чтобы они не были членами нацистской партии. Проходили они курсы несколько месяцев и направлялись на работу. Директорами были только наши, они порой обижали немецких учителей, но облоно их за это очень строго наказывало, одного директора даже уволили".

"В 1946/47 учебном году на территории бывшей Восточной Пруссии функционировало 44 школы для немецких детей, из них: 8 семилетних, 36 начальных (4927 учащихся). Все учителя (150 человек) прошли месячные курсы при Калининградском облоно. В школах преподавались все учебные предметы, исключая географию, историю. Программа по родному языку была составлена на основе Берлинской программы. Преподавание велось на немецком языке".(из отчета Калининградского облоно).

Немецкие школы, как правило, располагались отдельно, но были и смешанные.

"Немчурят наши мальчишки ловили и били. Били толпой, и я всегда плакала. А у меня была подруга – немка".

"Если взрослые были между собой в нормальных отношениях, то и мы, дети, тоже дружили. Наши мальчишки, идя из школы, набирали полные портфели камней и с криками "Бей фашистов!" бросали их в немецких мальчишек. Немецкие дети обычно по одному не ходили, всегда группой. Но в отличие от наших, они никогда никого не задевали. Проходили мимо, даже внимания никакого не обращали".

"Дети очень быстро стали понимать друг друга. И русские ребята легко обучались немецкому языку, многие говорили на двух языках. Приходили домой и лопотали по немецки. Многим родителям это очень не нравилось".

"Дети есть дети. Они всегда быстро находят контакт. Они с немецкими детьми и на рыбалку ходили, и играли. Для них как будто и войны не было".

"Зло на них было. Даже глядеть на них не хотели, не то что разговаривать".

"У нас немцы работали везде, где бы их ни поставили, и работали хорошо. Но я на них не могла спокойно смотреть: перед глазами вставало лицо расстрелянной гитлеровцами матери".

"Они же не виноваты, что война была. Всем досталось. Мою мать немцы и под расстрел водили и наган на нее наставляли. А она к немцам хорошо относилась. Нам объясняли, что фашисты – это одно, а немцы – не все фашисты".

"Запали в душу испуганные лица жителей Кенигсберга в 1945 году. Они в таком подавленном состоянии и были потому, что геббельсовская пропаганда говорила, что русские Иваны будут их резать, вешать, убивать. Так что они были напуганы. Но потом, когда посмотрели, что отношение к ним лояльное, нормальное, человеческое… Ведь наши люди понимали, что немцы – тоже люди, дети особенно, женщины, они ведь безвинные".

Почти все отмечали вежливость и предупредительность немцев к советским гражданам, но не все верили в искренность такого отношения. Истинное отношение, иногда совершенно случайно, все же прорывалось.

"Такие любезные – прямо в душу влезут, но им-то в душу не заглянешь".

Бывало, что дело не ограничивалось одними разговорами, а принимало довольно крутой оборот.