Со щитом и на щите - страница 14

Шел я к нему и думал: за что же ругать будет? Ведь сколько лет учился, ни разу на приятные разговоры не вызывали. Учительская всегда была для меня местом искупления вины, суровых внушений.

— А, это ты… Ну-ка, подойди поближе!

Медленно приближаюсь к огромному блестящему столу, из-за которого зловеще сияет директорская лысина.

— Рассказывай, что ты вчера после уроков натворил.

Только теперь стало ясно, зачем я понадобился директору. Значит, про вчерашнюю драку кто-то все-таки донес. Но почему же тогда только меня одного вызвали?

Низко опускаю голову. Не знаю, что говорить директору, к тому же стараюсь упрятать свои синяки от его грозного взора.

— Дрались? — допытывается он. — Ты что, язык проглотил? Так из-за чего же вы подрались?

Отмалчиваюсь. Как ему объяснишь, чтобы понял, почему все произошло?

— Молчишь?! Значит, то, что рассказал Голобородько, правда?

Голобородько?!

От возмущения у меня перехватило дыхание. Чего-чего, а такой подлости никак не ожидал. Меня охватывает мрачное отчаяние. Теперь пусть сколько угодно меня ругает, пусть наказывает, как только вздумается, ни одного слова я больше не скажу. Все равно не поверит.

Еще ниже опускаю голову, чтобы директор не заметил слезы боли и обиды. Украдкой их глотаю, с горечью думаю: «Ну и ладно, ну и пусть!»

— Так и будем молчать? — спрашивает сердито директор.

После долгой паузы произносит:

— Хорошо. Учту, что это первое допущенное тобою нарушение. Но имей в виду: если еще кто-нибудь на тебя пожалуется, исключу из школы. Мне хулиганы не нужны.

Потом что-то медленно пишет на листке бумаги. Аккуратно складывает пополам, вкладывает в конверт, заклеивает.

Отвезешь домой и передашь матери! А теперь иди!

Совсем убитый вышел я от директора. Жег мне руку конверт, а еще больше — обида, чувство того, что меня наказали совсем несправедливо. В голове сумрачные мысли о том, что, наверное, придется оставить школу. Напоследок войти в класс (чтобы он провалился!), собрать учебники (чтоб они сгорели!) и, не взглянув ни на одного из восьмиклассников, выйти вон.

Медленно вхожу в класс, усаживаюсь за парту. Ощущаю взгляды всего класса. Наверно, такой уж несчастный у меня сейчас вид.

— Был у директора?

Кононенко совсем забыл о всяких там «кордонах», подсаживается ко мне ближе. Все вы теперь хорошие, а кто громче всех кричал, когда по всему классу мой «портфель» швыряли?

Отворачиваюсь от него, делаю вид, что углубился в учебник. Хотя, по правде, ни одного слова не понимаю, буквы так и прыгают перед глазами.

— Что он тебе говорил?

— Ругал, — отвечаю, чтобы он отстал. И, не выдержав, делюсь с ним откровенно: — Матери вот письмо написал. За вчерашнее.

— А откуда он узнал?

— Голобородько ему пожаловался.

— Голобородько?!

Кононенко или делает вид или на самом деле никак не может поверить. Потом быстро выдирает листок из тетради, разрывает пополам, еще пополам, что-то взволнованно пишет. Я даже не пытаюсь прочитать — мне все стало безразличным: решил, что в школе ни за что не останусь.

Тем временем Кононенко свертывает записку и незаметно для учителя кладет на соседнюю парту.

В классе постепенно возникает какое-то движение. Неприметное, неуловимое, тщательно скрываемое от учительского ока. Едва слышно шуршит бумага, поскрипывают перья и тихо перелетают записки с парты на парту. Вот и учитель начинает ощущать, что в классе происходит нечто необычное, несколько раз он прерывает свой рассказ. Но сколько ни приглядывается — ничего заметить не может. Куда там! В течение семи лет ученики прошли не абы какую школу конспирации.

Прозвенел звонок. Как только закрылись двери за учителем, Мишка вихрем сорвался из-за парты, бросился к Голобородько.

— Это ты директору донес?

— А тебе какое дело? — буркнул Голобородько.

— Ага, значит, все-таки донес? — наскакивал на него Мишка. — А ну пошли к директору!

— Иди сам, если тебе приспичило!

— И пойду! Ребята, кто со мной? Гаврил, ты пойдешь?

— Пойду!

Высокий парень с гладко зачесанными светлыми волосами подошел к Кононенко и стал с ним рядом.

— И я с вами!

Девочка, что сидела за одной партой с Олей Чровжовой, тоже вышла из-за парты и стала рядом с Кононенко.