Собачья сага - страница 11

Изредка, но совсем не для того, чтобы сделать девочке больно, он брал косу в руку и, сжав, ощущал, какие они шелковистые и как приятно скрипят в кулаке. Казалось, что Татьяна принимала эти знаки внимания. Улыбаясь, щурила глаза, стреляя взглядом прямо в душу Павла, забирала косу из его рук и, мотнув головой, закидывала ее к себе на грудь. А Павел, учащенно дыша от всплеска любовной тахикардии, с интересом осматривал ладонь – не осталось ли на ней черноты.

Ему нравилось видеть ее курносый профиль, потому что она постоянно смотрела в окно. У нее было немного бледное, круглое, словно луна, лицо. Раскосые узкие глаза всегда смотрели с прищуром, словно она знала никому не ведомую тайну.

Была Таня странной. На уроках – рассеянной. Больше интересовалась весенним щебетанием птиц, чем ровностью собственного почерка. Писала стихи, которых никто, кроме нее, не читал. Изредка прогуливала занятия, а когда ее спрашивали, где была, говорила, что была в парке и не пошла на занятия потому, что черная кошка перебежала ей дорогу в школу.

Чем смешила весь класс и получала от преподавателя замечание в дневник. При этом сама смеялась редко, в компаниях была незаметной.

Она молча сносила обиды одноклассников, от которых ее частенько защищал Павел. Благодаря этому он и приглянулся Татьяне, что позволило ему несколько раз проводить ее до дому и понести портфель. Но, защищая ее от других мальчишек, он всегда чувствовал неловкость, словно протягивал нищенке руку, стыдясь, что в глазах других людей сможет запачкаться. В оправданье он всегда бубнил, что терпеть не может, когда обижают девочек.

Таня тоже писала Павлу в армию. Правда, немного, поскольку сначала спутала номер войсковой части, а потом, по забывчивости, продолжала писать ему на север, когда его уже перевели в калмыкские степи. Кто там читал ее письма?

Писала она о дождливой погоде, о мокром снеге и тусклом солнышке. Как-то грустно и, в тоже время, по-новому. Необычно. Совершенно не так, как говорили об этом преподаватели в школе или его друзья. Была в ее рассказах светлая, трогающая за душу печаль. Словно возникающее из ниоткуда озарение дарило ей нечто возвышенное, чего никто кроме нее не замечал, все остальные проходили мимо.

В письмах она писала, что Нева со своими притоками похожа на артерию Ленинграда, которая несет в себе свежесть Ладожского озера и, пройдя через весь город, очищает его от грязи и нечистот, пытаясь вынести их в Финский залив. Заглянув в реку, можно увидеть, какая кровь течет к сердцу города, а какая от него. Узнать, чем живет город, что хранит. А если наклониться и немного свеситься через ограждение набережной, то по движению водной глади и редким всплескам можно ощутить пульс самого города…

В каждом предмете, о котором сообщала Таня, жила своя маленькая жизнь. Она писала лирично, иногда даже стихами. Но Паше в армии было не до сонетов. Грусти и своей хватало. Поэтому письма эти он не очень-то ждал. Отвечал скупо, словно не хотел расслабляться, терять даже на время приобретаемую армейскую выдержку и дисциплинированность. Озвучивал письма товарищам и вместе с ними иногда гоготал над их содержанием, крутя пальцем у виска.

Из армии родители его встречали уже вместе с Полиной, до того она им полюбилась своей заботой и вниманием. Павлу только оставалось кивнуть головой, поскольку решение о женитьбе давно созрело в семейном кругу.

Правда, за прошедшие два года Полина сильно раздобрела, лицо ее округлилось. Словно подошедшая опара была готова для брачной выпечки. Истосковавшись по женской ласке, Павел не артачился. Взял, что дают. Свадьба была не пышная – десяток друзей с родственниками да пара соседей.

Маленькая двухкомнатная хрущевка родителей Паши была первым семейным пристанищем молодой семьи. Родители отдали им большую комнату с балконом, а сами перебрались в маленькую одиннадцатиметровую.

Устроился Павел на завод слесарем – пришлось вспомнить навыки, приобретенные в школе на уроках труда. Осенью поступил на вечернее отделение в институт. В шесть утра он спешил в цех, оттуда на лекции. Домой возвращался к полуночи.