Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста - страница 5
А еще через несколько лет стоял он в дверях своей московской квартиры на площади Восстания и улыбался. Постаревший, погрузневший, ставший совсем седым, мой товарищ, старый друг, к которому я приехал брать интервью. Мы как-то привыкли считать, что люди этой опасной, требующей большого мужества и прочих редчайших качеств профессии должны быть во всем необыкновенными, «из другого теста». И в моем сознании в первые минуты нашей тогдашней встречи никак не укладывалось: «Он — Лонсдейл». Когда председатель английского суда объявил приговор — 25 лет одиночного заключения, Лонсдейл мысленно приплюсовал эти двадцать пять к своим годам. Выходило, что из тюрьмы он мог освободиться уже совсем старым человеком. Но он верил, что фортуна не отвернется от него. Так и случилось. Англичане согласились обменять советского разведчика Лонсдейла на английского шпиона Винна, который был арестован в Советском Союзе.
Иногда труд разведчиков-нелегалов сравнивают с трудом актеров. По-моему, это не очень точное сравнение. Разведчик — актер весьма специфический. Зго такой актер, перед которым никогда не закрывается занавес и который, как правило, не слышит аплодисментов и не получает букетов цветов с восторженными записочками от поклонниц. И известность к разведчику приходит зачастую в результате провала или под конец жизни, в сугубо пенсионном возрасте.
Мы долго сидели в тот вечер с моим старым институтским товарищем. Интервью, конечно, не полупилось. Какое там к черту интервью! Мы просто сидели и разговаривали. Я его спросил, действительно ли имел место тот случай на аэродроме.
— Да, — ответил Лонсдейл, — был такой инцидент. Прет на меня наш бывший однокурсник. Вижу, хочет обласкать и облобызать. Пришлось отшить. Что же касается интервью, то ты пока не спеши, а помоги мне устроить просмотр одного кинофильма. «Мертвый сезон» называется. Его только что отсняли, а на широкий экран пускать не решаются. Поэтому, если можешь, посодействуй в организации закрытого просмотра, хотя бы для моих родственников и знакомых. А то ведь может получиться, что никто не увидит.
— А что это за фильм?
— Да, в общем, обо мне. И моих коллегах. В главной роли артист Банионис. Очень на меня похож. Вернее, я на него.
Работал в «Известиях» заместитель главного редактора Григорий Максимович Ошеверов, и было у него по Москве превеликое множество друзей и приятелей во всех почти ведомствах — больших и малых. Организовал он просмотр кинофильма «Мертвый сезон» для узкого круга журналистов, родственников и друзей Конона Молодого, а с него взял слово, что первое эксклюзивное газетное интервью появится на известинских полосах. После просмотра мы сидели сначала в кабинете Григория Максимовича, затем в кабинете его лучшего друга — директора ресторана «Баку» на улице Горького и, наконец, дома у Ошеверовых. Просидели мы до шести часов утра.
— Конон, — торжественно заявил Григорий Максимович, — я освобождаю Колосова на три дня от работы в редакции, а вы расскажите ему несколько новелл из вашей необыкновенной жизни. Договорились?
— Договорились. — Молодый обаятельно улыбнулся. — Только я боюсь, что у вас ничего не получится с интервью.
— Почему?
— Не все так просто. Вот даже фильм, который основан в общем-то больше на художественном вымысле, и тот притормозили.
— Фильм — может быть. А интервью не притормозят. Кстати, в вашем ведомстве у меня много хороших друзей.
Притормозили. И надолго. Вежливый представитель КГБ СССР сказал лично мне, как автору, возвращая гранки очерков: «Не пойдет. Не такое сейчас время, чтобы писать о советских разведчиках-нелегалах, тем более провалившихся. Странно, что это непонятно вам, нашему сотруднику. Публикуйте материалы о героях-разведчиках до 1945-го, а гранки лучше уничтожить».
Но это было позже. А тогда, наговорившись, мы тепло попрощались с Ошеверовым и вышли на улицу.
Уже начало работать метро, появились первые прохожие, спешившие на работу.
— Ты веришь в предсказания? — спросил я у Конона.
Он улыбнулся:
— Если синоптиков, то нет, а вообще — да.
И тут я рассказал ему о своей актюбинской гадалке. Он внимательно слушал мое повествование, улыбаясь, ибо рассказывал я все с юмором. А потом вдруг стал серьезен.