Соблазн - страница 4

Мать — это публичная демонстрация ее худших ночных кошмаров, ее личный позор. Это разбивало ей сердце. Она могла бы убить эту суку. Но вместо этого защищала несчастную женщину. Бабушке надо помочь. Кто даст ей то, в чем она нуждается? Официант с подносом «Мартини».

— Может быть, он находит ее привлекательной, — предположила она.

Предположение не произвело ожидаемого впечатления, разговор был прерван безымянным вонючкой из обслуживающего персонала, вытащившим мини-суфле и пирожки с мясом из духового шкафа и свалившим их на поднос официанта. Хотя хозяин с хозяйкой никогда не употребляли в пищу подобные жирные шарики, они любезно предлагали их своим напыщенным гостям. Поскольку ни один гость никогда не зашел бы на кухню, ответственность целиком и полностью лежала на прислуге, которая должна не только подобострастно прислуживать гостям, но и подбирать за ними объедки.

— Позволь мне объяснить, — предложил Ричард. Предлагать объяснения было его любимым занятием. — Твоя мать — пожилая женщина. Несмотря на ее наряды, она не проститутка. Но даже если бы она ею была, не вижу оснований, по которым даже этот грязный официант мог бы найти ее привлекательной.

— Она — женщина среднего возраста и одевается в черный бархат. Что тебе не нравится в ее одежде?

— Эта ее черная бархатная мини-юбка…

— И что?..

— Она выглядела достаточно вызывающе, когда сидела положив ногу на ногу, но, перестав так сидеть, принялась флиртовать с этим гребаным официантом!

— О чем ты говоришь, Ричард? — Хейди спросила так, как будто он разговаривал на иностранном языке. — Чего ты хочешь от них?

— Для начала хорошо бы ему вернуться к обслуживанию гостей, а ей следовало бы запереться в ванной и стереть свой отвратительный макияж, а заодно снять этот ужасный парик.

— Это ее настоящие волосы.

— И это ее настоящее лицо.

Разговор заходил слишком далеко.

— Ты не должен оскорблять ее.

— Я не стал бы этого делать, если бы она не дала нашему сыну «Мартини» и не устраивала представлений перед нашими друзьями.

— Она не обращает никакого внимания на наших гостей!

— О да! Зато они обращают на нее самое пристальное внимание.

Это было трудно отрицать.

— По крайней мере, она не устраивает скандал, как в прошлый раз.

— Конечно нет! Она слишком занята, флиртуя с этим гребаным официантом! Но я предупреждаю тебя… — Он понизил голос до угрожающего шепота: — Если она начнет петь… я дам ей по морде.

Два голоса очень мило дополняли друг друга. Оба жаловались. Его голос был высоким и уверенным, ее — низким и слегка вибрирующим. Хотя Хейди никогда не курила и не пила, она, по-видимому, унаследовала легкомысленные интонации своей распутной матери, слегка смягченные унылым настроением и жалобным тоном. Похоже, чем больше ее заботило это сходство, тем менее заметным был результат. Как у телеведущей, которая улыбается, перед тем как сообщить, что наступает конец света.

— Моя мать приходит в себя после развода, — сказала она. — Это было очень тяжело для нее. Она — бабушка. И она очень одинока.

Бабушка очень одинока. Подходящая тема для вечерних новостей.

— Я только хочу, чтобы все были счастливы. Ради маленького Ричи.

Став матерью, дочь чувствовала — результат генетического сбоя, — что все в жизни делается ради ее собственного сына. Она читала бесчисленные книги для родителей ради собственного образования и книги по самосовершенствованию для людей, окружающих ее. Она пыталась помогать мужу в его профессиональной и общественной жизни (не касаясь его сексуальных проблем), сыну с его сосанием пальчика и ночным недержанием мочи, матери с ее одиночеством и алкогольной зависимостью и, конечно, помогала папуле, мечтающему похудеть. Папулина дочка обожала своего папулю до умопомрачения, тем более что путь его лежал прямо к коронарному тромбозу. Однажды его аппетитное брюшко обернется больничным матрасом огромных размеров, наполненным водой. Да, еще она старалась помочь папулиной новой жене войти в их семью полноправным членом, а не шлюхой-секретаршей, разрушившей несчастливый брак. Хейди хотела, чтобы и шлюха была счастлива, ради маленького Ричи, наследника, уже избавляющегося от своих первых пороков — сосания пальчика и писания в штанишки.