Собрание сочинений - страница 11

       Вас "призвать к порядку" мы еще отсрочим.

       Смело объясните, но без краснобайства:

       В чем лежит основа сельского хозяйства?" —

       "В чем? Но очень просто-с: в трезвости народной! —

       Молвил Ким Степаныч с миной благородной. —

       Наш мужик — пьянчужка. Это всем известно.

       Кабаки плодятся нынче повсеместно,

       И напрасно ропщет сельский обыватель,

       Что его карает чересчур создатель:

       Сам он в том виновен, небо раздражая,

       Что ему создатель не дал урожая…" —

       "Это грех какой же?" — кто-то молвил с места. —

       "Я не разумею вашего протеста! —

       Отвечал оратор, улыбаясь кротко. —

       Грех сей всем известен. Это… это водка.

       От нее и ленность, от нее пороки,

       От нее и трудность собирать оброки;

       От нее и царство наше без кредита…

       (Частный пристав что-то промычал сердито),

       У меня, примерно, есть наделов триста.

       Правда, что земелька больно неказиста, —

       Кое-где песочек, кое-где болотца;

       Но мужик с природой мог бы сам бороться!

       У него есть руки. Но и думать даже

       Пьяница не хочет вовсе о дренаже.

       Эта неподвижность, эта закоснелость,

       Я боюсь, разрушит в государстве целость…" —

       "Вы о государстве?! Ради бога, тише! —

       Вскрикнул частный пристав. — Велено так свыше.

       Мы о сем предмете ничего не скажем,

       А займемся снова водкой и дренажем…" —

       "Весь вопрос исчерпан! — грянул вдруг октавой

       Водочный заводчик, земец тучный, бравый. —

       Водка есть, конечно, горе для народа,

       Но ее велит нам пить сама природа.

       Если (с сильным чувством продолжал оратор),

       Если попадем мы, чудом, под экватор,

       Ну, тогда мне с вами можно быть согласным:

       Водку что за радость пить под небом ясным?

       Там растут бананы, пропасть винограду,

       А у нас лишь водка всем дает отраду.

       Там, на солнце нежась, зреют апельсины,

       А у нас в уезде — ели да осины…

       Полюс и экватор — разница большая.

       Мы, родным напитком сердце утешая

       И живя под снегом, здесь, в Гиперборее,

       Чувствуем, что водка делает бодрее

       Русского героя, русского пейзана…

       Здесь ведь не экватор-с, даже не Лозанна!

       Каждый добрый русский к водке меньше жаден,

       Если он приедет даже в Баден-Баден;

       Но туда не часто ездят пошехонцы,

       Для вояжа нужны звонкие червонцы,

       А у нас их мало; но на рубль кредитный

       Можно выпить водки славной, аппетитной

       (Я мои изделья вам рекомендую)…

       А за Русь святую я и в ус не дую:

       Все снесет, все стерпит добрая старуха!

       Горе унесется к небу легче пуха…

       Заявляю вечу прямо, без коварства,

       Что налог питейный — щит для государства…" —

       "Вы… о государстве?!" — грянул частный пристав.

       Взор его был мрачен, голос был неистов.

       Все затрепетали, выслушав угрозу,

       И — pardon! — решились перейти… к навозу.

       (Слово это грубо, дерзко, неопрятно,

       Но для русских земцев столько же приятно,

       Столь же благозвучно, как "fumier" французу,

       Если он захочет беспокоить Музу).

    . . .

       Сидор Карпыч начал с целью примиренья:

       "Вовсе не сподручно жить без удобренья.

       Это всем известно, это аксиома.

       У меня в деревне есть мужик Ерема.

       У сего Еремы чахлых две лошадки,

       И дела Еремы очень, очень шатки;

       У его же кума, у бедняги Прова,

       Только и осталась бурая корова,

       Да и ту, я слышал, вскоре он утратит,

       Ибо государству подати не платит…" —

       "Вы… о государстве?! Как же это можно? —

       Вскрикнул частный пристав злобно и тревожно. —

       Несколько убавьте пыл ваш либеральный,

       А не то… на свист мой выглянет квартальный.

       (Чтоб пресечь мгновенно злобные баклуши,

       Он стоит за дверью, навостривши уши).

       Впрочем, не желая вас послать на полюс,

       От дальнейших прений я уж вас уволю-с…"

       Карл Богданыч (немец, сильно обрусевший,

       Даже бутерброды неохотно евший,

       Даже говорящий вместо "эти" — "эвти")