Собрание сочинений - страница 4
Выпили мы на поминках…"
…За сим
Следует подпись: "_Артельщик Максим_".
Дальше нет речи о Дарьином горе,
Дальше — поклоны: невестке Федоре,
Бабке Орине и братцу Фоме,
Тетке Матрене и Фекле куме.
13 февраля 1867
ПОШЕХОНСКИЕ ЛЕСА
(Савве Яковлевичу Дерунову) [2]
Ох, лесочки бесконечные,
Пошехонские, родимые!
Что шумите, вековечные
И никем не проходимые?
Вы стоите исполинами,
Будто небо подпираете,
И зелеными вершинами
С непогодушкой играете.
Люди конные и пешие
Посетить вас опасаются?
Заведут в трущобу лешие,
Насмеются, наругаются.
Мишки злые, неуклюжие
Так и рвутся на рогатину:
Вынимай скорей оружие,
Если любишь медвежатину!
Ох, лесочки бесконечные,
Пошехонские, родимые!
Что шумите, вековечные
И никем не проходимые?
Отвечают сосны дикие,
Поклонившись от усердия:
"К нам пришли беды великие, —
Рубят нас без милосердия.
Жили мы спокойно с мишками,
Лешим не были обижены;
А теперь, на грех, мальчишками
Пошехонскими унижены".
"Доля выпала суровая! —
Зашумели глухо елочки. —
Здесь стоит изба тесовая,
Вся новехонька, с иголочки.
_Земской школой_ называется,
Ребятишек стая целая
В этой школе обучается
И шумит, такая смелая!
И мешает нам дремать в глуши,
Видеть сны, мечты туманные…
Хороши ли, путник, — сам реши, —
Эти школы окаянные?"
Нет, лесочки бесконечные,
Ваша жизнь недаром губится.
Я срубил бы вас, сердечные,
Всех на школы… да не рубится!
1870
ЧТО Я УМЕЮ НАРИСОВАТЬ?
Я художник плохой: карандаш
Повинуется мне неохотно.
За рисунок мой денег не дашь,
И не нужно, не нужно… Когда ж
Я начну рисовать беззаботно,
Все выходит картина одна,
Безотрадная, грустно-смешная,
Но для многих, для многих родная.
Посмотри: пред тобою она!
…Редкий, межий сосновый лесок;
Вдоль дороги — огромные пенья
Старых сосен (остатки именья
Благородных господ) и песок,
Выводящий меня из терпенья.
Попадаешь в него, будто в плен:
Враг, летающий желтою тучей,
Враг опасный, коварный, зыбучий,
Засосет до колен, до колен…
Ходит слух, что в Сахарской степи
Трудновато живется арабу…
Пожалей также русскую бабу
И скажи ей: "Иди и терпи!
Обливаючи потом сорочку, —
Что прилипла к иссохшей груди,
Ты, голубка, шагай по песочку!
Будет время: промаявшись ночку,
Утром степь перейдешь, погоди!"
Нелегко по песочку шагать:
Этот остов живой истомился.
Я готов бы ему помогать,
На картине построил бы гать,
Да нельзя: карандаш надломился!
Очиню. За леском, в стороне,
Нарисую широкое поле,
Где и я погулял бы на воле.
Да куда!.. Не гуляется мне.
Нет, тому, кто погрязнул давно
В темном омуте, в жизненной тине,
Ширь, раздолье полей мудрено
Рисовать на унылой картине.
Нет, боюсь я цветущих полей,
Начертить их не хватит отваги…
Карандаш, не жалея бумаги,
Деревеньку рисует смелей.
Ох, деревня! Печально и ты
Раскидалась вдоль речки за мостом,
Щеголяя обширным погостом…
Всюду ставлю кресты да кресты…
Карандаш мой, не ведая меры,
Под рукою дрожащей горит
И людей православных морит
Хуже ведьмы проклятой — холеры.
Я ему подчинился невольно:
Он рукою моей, как злодей,
Овладел и мучительно, больно жжет ее…
Мертвых слишком довольно,
Нам живых подавайте людей!
Вот и люди… И дьякон, и поп
На гумне, утомившись, молотят,
И неспелые зерна, как гроб
Преждевременный, глухо колотят.
. .
…Вот и люди… Огромный этап
За пригорком идет вереницей…
Овладевши моею десницей,
Карандаш на мгновенье ослаб,
Не рисует: склонился, как раб
Перед грозной восточной царицей.