Собрание сочинений. Том I - страница 22

А ну-ка, что чувствуешь ты?..

Да что можно чувствовать там, где все любимо?! Щипает что-то в сердечке, смущается оно негромко… сердце мое.

И я благодарю…»

Встречает Адама Дашенькина мама — в счастливых заботах на огороде: болезни не согнули красивую женщину, все в ней играет прелестью. Выправка гусарская, глазки-звездочки так и сверкают — вечно восторженные: жизнь для нее событие, праздник. Рукой сердито ведет, серчает даже по-доброму, — отгоняет кота-самозванца, что пришел взглянуть на незваного гостя. Ух, лихо улепетывает «бандит»!.. А сама, вполглаза, глядит любопытством, солнце щекочет ей глазки. И у нее «щипнуло»…

Выходит из дома Дашенька: белая, свежая кожа светит невинным светом, красота от Неба. Как на той ее детской фотографии, которая хранится у Адама — «на память»: смешная девчонка в шляпе с широкими полями, с белейшими перышками, — верный мушкетер своей королевы; улыбка скромная, детская, — непорочная. С тех самых пор ничего не изменилось… — так и говорит Адам Дашеньке. Сам не знает, куда руки деть: дубом стоит… рук становится слишком много.

Смеются. Все же родное, его не забудешь.

Тогда даже небо расплылось голубой улыбкой — хорошо ему, когда Любовь в человеке.

Долгие разговоры: беседуют, кто как да чем живет. Многого, конечно, не договаривают… — берегут друг друга. Мама строга, но речь ее добрая, сочувствующая. Адам очень нежно говорит — мама, и глаза мамы становятся детски-откровенные.

Наконец, остаются одни: Адам и Дашенька — сидят на кухне, пережевывают застенчивые улыбки, слушают внутреннее в себе. За окном покликивает Димка-брат, напротив его дом: «Молочка дадите, соседушка!» — жует он усами. Деловито проплывает мама к забору — дела хозяйские. Обсуждают коммерческий вопрос, домашняя скотина «подсказывает», тоже цену торгует.

Первой заговорила Дарья. Как будто чувствуя «надлом духовный», — а могла ли не чувствовать? — она с трепетом положила эти тяжелые слова:

— Тебя здесь так ждут! — И подчеркнуто на «так» нажала. — Мы все тебя любим! — Слова сладостные, шелестящие, как листья, — им отворилось сердце.

— Как тяжко мне это слышать, Даша, — признается Адам. — Эти твои слова меня держат. Ты же видишь, последнее время я «сам не свой» — так ты, кажется, выразилась. Но это не совсем правильно: то, что тебе кажется инородным Мной, есть Я настоящий. Во мне все разрушилось: святилище мое превращено в руины, и осталось целым нечто, чего я раньше не замечал за огромными его крепкими стенами, — обнищалый алтарь, на котором лежит моя к тебе Любовь. Мое сознание как будто расширяется, и я не вижу его берегов: это подпочвенная глубина, таинственное и неизведанное для меня Нечто, но оно глаголет: «Вместе мы будем жить вечно!» — и покой хранит мою душу. Феврония моя ясноглазая, Боженька исполнит наше желание, на все воля Его: разделенные гробами разными, воссоединимся же мы во гробе одном. [И будут двое одна плоть].

Я не могу расшифровать послание, что приходит изнутри: это какой-то диковинный, неземной код. Он зовет меня, Даша, влечет, тянет куда-то… — «вытягивает». Куда — не знаю. Но, читая этот иероглиф, я вывожу: я хочу знать, и я должен следовать ему.

— Куда бежишь ты? К чему этот ветер? — Взгляд ее тяжел, но постепенно разглаживается, «уступает». Кажется, она понимает…

— Первым делом я поеду в Пятигорск. А там Эльбрус… фантасмагория громоздящихся друг на друга вершин; там, где нам хорошо было, там, где я обронил сердце… Может, и твое там найду, — усмехается, — там… — И он махнул рукой неопределенно, губы сдавил. Пейзаж за окном слился влажно в его глазах — «святостью осиянных». — Дашенька… — Сердце сжало кулачки и придавило их к глазам. — Ну вот и все. Только послушайся меня! Ты плачешь, потому что чувствуешь: я нашел Себя и ухожу вослед Себе. Пускай радостными будут твои слезки. Мы с тобой — Одно. Я ухожу, но никогда не покину тебя. Пусть исполнится твое семейное счастие. Мы расстались, но мы воссоединимся в другой Жизни, в Высшем пределе, — мы навеки соединены «корнем единым»! Я буду любить твоего мужа, твоих детей, — уничтожатся предрассудки, все будет — Едино, [ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах]. Мы были вместе всегда —