Собрание сочинений в 4 томах. Том 4 - страница 11

Потом Ивану Егоровичу стало хорошо. На сердце пришел покой. Но тут же он вспомнил, что не удалось как следует провести новоселье, и ему опять стало горько. Дома осталось, как говорится, неисполненное желание. Львы! Опять эти львы… Иван Егорович закурил третью сигарету.

Толстый опустил на колени «Советскую Россию». Лицо его выражало решительный протест.

— Ну, брат… — недружелюбно сказал он, и голос его тоже показался Ивану Егоровичу неприятным.

— Что, брат? — с насмешкой передразнил Иван Егорович.

— То–то ты такой.

— Какой?

— Тощий.

— Неужели?

— А то не знаешь?

— Впервые от вас слышу.

Отношения сразу устанавливались неправильно. Толстый обращался к Ивану Егоровичу хоть и недружелюбно, но запросто, на «ты», а Иван Егорович к толстому заносчиво, на «вы». Неисполненное желание давало себя знать.

— Впервые… Вот и послушай.

— Я не против. Было бы что.

За многие годы своей партийной деятельности Иван Егорович выучился искусству общения с самыми разными людьми. С интеллигентами он говорил на их приглаженном языке, с рабочими и крестьянами — веселее, прямее. Он знал, как поговорить и с этим толстым.

— Было бы что… — иронически повторил он.

— До Кунцевой не доехали, а ты третью сосульку заправил. Убиться можно!

— А я, извиняюсь, в учетчики вас не зачислял. Сколько до Кунцевой, сколько до Голицыной…

— Жалко ведь! Безобразничаешь со своим организмом!

— Подавляющее большинство земного шара занимается курением, — веско и строго заметил Иван Егорович.

— Согласен! — охотно подхватил толстый. — Но не так же! Посмотри на себя. Срамотища! Стручок, а не человек!

Иван Егорович не без зловредности закурил четвертую сигарету.

— Пустяковый ты человек! — с напускной горечью сказал толстый.

Иван Егорович внутренне поежился. Что, собственно говоря, надо от него этому отвратительному толстяку с его наглым носом? Пожалуй, лучше промолчать. Неумно, в самом деле, так браниться! Курилось ему нервно, без удовольствия, к горлу то и дело подступала тошнота. Он явно перекурил.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не появился контролер. Иван Егорович протянул ему свой билет.

А толстый рылся во всех карманах и никак не мог найти билет. Контролер ждал с деланным терпением. Билета не было. У сопровождавшей контролера молодой проводницы заблестели глаза. Она с удовольствием и неприязнью выговаривала толстому, а он в это время беспомощно шлепал себя по бокам. Контролер сел напротив толстого, рядом с Иваном Егоровичем. Он по опыту знал, что здесь будет штраф. Эти толстые дачные пассажиры нередко экономят на билете, пользуясь доверием дороги.

— Так что же? — безразлично спросил контролер.

Поезд делал поворот, и солнце било прямо в лицо толстому. Он взмок.

— Брал я его, проклятого.

— Так как же?

— Брал, говорю вам!

— Будем платить штраф?

— За что? — закричал толстый. — Что я, жулик? Я могу предъявить документы.

— Ваши документы роли не играют, — деловито и скучно сказал контролер. — Либо пойдемте, либо я буду выписывать квитанцию.

— Так ведь денег–то у меня с собой нету…

— Тогда пойдемте. — И контролер поднялся.

Неожиданно для толстого, для железнодорожников, для себя самого Иван Егорович ворчливо спросил:

— Заплатить, что ли?

Толстый с изумлением уставился на него.

— Мы соседи, — сказал Иван Егорович контролеру.

— Пожалуйста. Дело ваше.

Но толстый не захотел воспользоваться помощью Ивана Егоровича. Видимо решив покориться своей участи, он потянулся за авоськой, и тогда неизвестно откуда на сиденье упал билет. Контролер молча, с деланным безразличием поднял билет, пробил его и сказал проводнице:

— Что поделаешь с этими рассеянными?

Они пошли дальше по вагону. Толстый снял авоську, сунул в карман пиджака «Советскую Россию» и, оглянувшись на Ивана Егоровича, пошел следом за контролером и проводницей. Иван Егорович и не посмотрел, куда он делся.

Курить больше не хотелось. В голове стоял неприятный туман. Читать было нечего. Оставшееся время тянулось бесконечно.

Над словом «дача» Ирочка подтрунивала. Но зря. Это был участок земли, который впору обработать одному человеку, и все–таки на нем умещались фруктовый сад, ягодник, цветы, овощи. Иван Егорович много раз повторял Ирочке, что в старое время им никак не купить бы этого участка, ибо под Москвой земля стоила огромных денег. А Ирочка не понимала, как это земля может стоить огромных денег. Иван Егорович, хорошо помнивший старое время, чувствовал себя на своем участке форменным маркграфом. Вот он поссорился с женой — взял и поехал к себе на дачу. В старое время к черту на рога он бы поехал! И ему опять стало хорошо. И опять он вспомнил, что может курить сколько хочет и никто не выставит его за дверь. Рай! Напрасно Ирочка смеется!