Собрание сочинений в 4 томах. Том 4 - страница 14

Еще не придя в себя, Иван Егорович понял, что отравился никотином и заболел.

Ирочку, что называется, током ударило. Она опрометью бросилась к телефону, который впервые за четыре дня зазвонил. Четвертый день она, в сущности, одна жила в новой квартире и несмело привыкала к ней. На старом месте телефона не было: жильцы не смогли договориться, как кому платить. Здесь телефон стоял в прихожей на маленьком столике перед зеркалом. До сих пор Ирочка лишь дважды узнавала время по телефону. И вот кто–то звонил… «Лучше, если бы не нам… не мне…»

Ирочка сразу узнала звонившего по голосу, но он уже третий раз спрашивал, узнала ли она его. Конечно, узнала. Звонил Володька. Это ее ничуть не удивило. Он должен был позвонить. Она не ждала Володьку, откровенно забыла о нем, героем ее романа, конечно же, должен был стать не Володька, а другой, совсем другой человек… Володька позвонил, и она знала, что это правильно. Ей захотелось притвориться, будто она не узнает его, но она всегда умела поймать себя на притворстве.

— Будет тебе! — с грубоватой простотой сказала она. — Позвонил, так назовись, скажи «здравствуйте». Чего ты там выламываешься?

Володьке где–то на улице, в будке автомата возле аптеки, сделалось не по себе: «Учит… Образованная!..» Сбавив игривость в голосе, он сказал:

— Ну, это действительно я, Володька. Здравствуй!

— Вот так. Теперь говори.

— А чего говорить?

— Ну и глупо.

— Опять глупо? Чего ты всех глупишь?

— При чем тут все? Просто ты сказал глупость. Позвонил и спрашивает, о чем говорить. Пойди подумай, а потом звони.

Володька с удовольствием подумал: «Вот дает!»

— Извиняюсь тогда, — сказал он в трубку.

— Да говори ты, чего тебе? — Ирочка рассердилась.

Володька помедлил. Дело осложнялось.

— Хотелось повидаться!..

— Ах, повидаться!.. А зачем?

— Так ведь… — Володька думал, что эти два слова многое должны объяснить.

— Ну что?

— Так ведь знакомые вроде… — Он воодушевился. — Телефон твой откопал, адресок… Знаешь, каких трудов стоило! Я к тебе, просто сказать, стремился, а ты с ходу: глупость!

— Не веди себя так.

— Как?

— Ты же прекрасно знаешь, о чем говорить. Вот и говорил бы.

— Я и говорю.

— Слушаю.

— Мне к вам зайти можно?

Она не знала, что ответить.

— Я сейчас зайду, — сказал Володька. — Я ничего… Не пьяный. Одет. Да я тут совсем недалеко. Жди… Меня из автомата гонят.

Раздались короткие гудки. Володька пошел сюда. Ирочка не знала, надо это или не надо. Ей было приятно и неприятно. «Ты подумай, как говорит! Не пьяный… Одет… Но зато телефон отыскал… Стремился!..»

Вот и у нее первое свидание. К ней идет чужой человек, который искал ее телефон, стремился к ней. «Не пьяный». Значит можно прийти и пьяным. Вероятно, в общежитиях принято являться к девушкам с водкой. Ирочка знала эти бараки с их бескультурьем напоказ: нате, глядите, какие мы! Наверно, и Володька такой же хулиган из барака, презирающий все городские приличия. Не то, конечно, совсем не то, о чем она столько мечтала!

Ирочка долго стояла у телефона, прислушиваясь к гулу лифта, который за все это время ни разу не остановился на их площадке. Сказать парню, чтоб он отчаливал, просто бездарно. Может быть, он славный парень. Среди таких ребят, как он, нет стиляг и пижонов.

Когда она услышала, что лифт наконец остановился на их площадке, на нее напал страх: как отнесется тетка к этому визиту?.. Не к Володьке вообще, а именно к тому, что он пришел. Не лучше ли выбежать вместе с Володькой на улицу, побродить по новому городу? Он уже стоял у дверей и звонил. Ирочка подумала, что тетка придет не раньше десяти вечера, а теперь только семь. Она открыла дверь.

Перед ней возник молодой человек в синем костюме, в голубой рубашке с рисованным шелковым галстуком и в серой фетровой шляпе. Следуя поветриям времени, Ирочка взглянула на покрой брюк. Широкие, крепко заутюженные, они угрожали своими складками, как носы броненосцев. По прихожей распространился запах одеколона «Жасмин». Ирочка взглянула Володьке в лицо. Даже от себя самой она хотела бы скрыть впечатление, которое произвело на нее свежее, худощавое, чуть скуластое лицо с прекрасными лихими глазами, полными какого–то простодушного детского света.