Собрание сочинений в 4 томах. Том 4 - страница 36

— С кавалером? Так. Что за подруга?

— По школе. Светлана.

— Не было у Ирочки такой подруги.

— Не знаю. Она говорит: была.

— А где же сама… хозяйка?

— В магазин пошла.

— Зачем?

— Шамовки купить.

— Не понимаю такого слова…

«Надо на «вы», — с удовольствием подумал Володька.

— Это мы так между собой, — пояснил он. — Еда.

— Почему же между собой на собачьем языке говорите?

— Ну уж и на собачьем…

— На фулиганском, — строго сказал Иван Егорович. Он решительно считал, что слово «хулиган» произносится неправильно. В его время все говорили «фулиган».

Отношения между Иваном Егоровичем и Володькой мало–помалу налаживались. Первый чувствовал, что надо вести себя построже, а второй понимал, что надо быть повнимательнее.

— Для меня, — продолжал Иван Егорович, — что фулиган, что собака — один черт.

Володька продолжал натирать пол. Сравнение хулигана с собакой ему не понравилось.

— Что отвернулся? Не нравится?

Спорить было бесполезно. Володька молчал.

— Фулиганы хуже собак накидываются на добрых людей. С ножиками. От животного отбиться можно, а от вас не отобьешься.

— Вы и меня к ним приравниваете?

— Извини. Тебя не знаю. Но вид у тебя лихой.

— Что значит лихой?

— Фулиганский.

Володька был ошеломлен. Старик, скажем прямо, лепит крепко! Неужели думает выгнать? У Володьки первый раз в жизни что–то благородное получается, самому радостно. И вдруг тебе говорят, что ты не человек, а мусор, дно. Противно! Володька решил отбросить политику и прямо сказать Ивану Егоровичу, что он, Володька, никак не хулиган, а честный рабочий парень и так далее.

— Я не говорю, что нечестный, — опередил его Иван Егорович. — Но тебе, дураку, даром дается культура, знай бери, а ты — «шамовка, зараза»… Ботинки, наверное, «колесами» называешь, дурак.

Два раза подряд дураком назвал! Володька обрадовался. Значит, не думает выгонять. Но лепит правильно, кирпич на кирпич. Воровских слов Володька знает уйму, к словам же приличным, тем более красивым, питает презрение. Привычка!

— Привычка, — сказал Володька Ивану Егоровичу.

— Перестань скрести!

— Ирочка велела.

— Потом доскребешь.

— Слушаюсь!

— Сядь–ка…

Иван Егорович сел на тахту, позади которой царствовали линялые львы, Володька — на стул напротив.

— Ты как о коммунизме думаешь?

Володька заскучал. До сих пор живой разговор был, а тут, видно, тезисы начинаются. Этого слова Володька не любил и, в сущности, не понимал. Начиная читать какие–нибудь тезисы, он мгновенно утомлялся от их железной логики. Жизни, которая за ними открывалась, он не ощущал, а люди, занимавшиеся его политическим просвещением, не очень заботились о том, чтобы он ее ощутил. Эти люди тащили Володьку в тесные, душные помещения и там с отменной настойчивостью читали ему тезис за тезисом, полагая, что просветили его ум и возвысили его душу.

— Ты как о коммунизме думаешь? — требовательно спросил Иван Егорович, словно коммунизм был столь вещественным, столь определенным, столь животрепещущим делом, что думать о нем надо было сейчас же, и, главное, думать реально, практически.

— Что мне думать? Я не этот… не активист.

— Вот как вас, дураков…

Третий раз! Володька сверкнул глазами от затаенного смеха.

— …воспитывают! Отбарабанили доклад, птичку в плане поставили…

— А я виноват?

— Виноват!

— В чем же?

Иван Егорович не стал разъяснять Володьке, в чем тот был виноват. Это отвлекло бы его от главной мысли о коммунизме.

Володька слушал внимательно. Он знал, что от Ивана Егоровича можно многое почерпнуть. Он партийный не по службе, а по–домашнему, рядом с тобой, по всей жизни.

— Ты о коммунизме ничего не думаешь, потому что он для вас — для Ирки тоже, — как молитва «Да святится имя твое, да приидет царствие твое…»

— Есть такая молитва?

— Есть.

— Ишь ты! Да приидет…

— Он, этот коммунизм, в самом деле возьмет да и приидет. А ты… редька чернокожая! Тебя венчать зовут, невеста в белой фате ждет, а ты… месяц не мылся…

— Ну уж, сказали! — улыбнулся Володька.

— Пойми меня, парень! Попомни, с обществом шутить нельзя. Знаешь, что такое общество?

— Знаю.

— А что?

— Люди.

— Так, да не так. Люди вкупе, в общении, в делах своих, в мыслях. Я тебе не казенные слова говорю, а дело. Пойми, парень, общество с тобой церемониться не будет. Оно ни в каких долгах перед тобой не состоит. Ежели у тебя есть голова на плечах, поймешь.