Собрание сочинений в 4 томах. Том 4 - страница 53

— Значит, хорошо съездил, сын?

— Отлично, — машинально ответил Ростик.

— Ну и слава богу. — Она вздохнула.

Ростислав так же машинально спросил:

— Почему ты вздыхаешь?

Она заговорила медленно, с деланным равнодушием:

— Человек — ничто по сравнению со своим личным делом.

— Это я уже слышал, — без всякого интереса отозвался Ростислав.

— Человек может тысячу раз измениться, но то, что записано в его личном деле, никогда не меняется.

— Ты говорила…

Делая вид, что не слышит, она продолжала:

— Человек умирает, а личное дело остается. Так говорил твой отец.

Ростислав понял, что это только прелюдия. Главное в музыке впереди. Он приготовился слушать. Мать никогда не вспоминала про отца без делового повода. Ростислав ждал, но мать молчала. Видимо, решила отложить главное до другого раза.

— Маман, — сказал Ростислав, продолжая следить за дорогой и поэтому не поворачивая головы, — я выполнил все ваши поручения.

— Спасибо, милый, — ответила она таким тоном, словно эти поручения были мелкими и ничтожными.

О том, чть Ростик привозил из–за границы, они между собой почти никогда не говорили. При посторонних людях они называли это презрительно — тряпье. Но посторонние — одни со злостью, другие добродушно посмеиваясь, — говорили, что Елена Васильевна и ее Ростик никак не могут обходиться без заграничного тряпья. Всюду в мире есть множество людей, убивающихся по всему заграничному. Эту маленькую слабость люди, вероятно, простили бы и Крохиным, если бы у них не получалось так, что красивые заграничные вещи, так называемое тряпье, они носили чуть ли не по какому–то принуждению. Это было ханжество, которое у одних вызывало злость, у других — добродушную усмешку.

— Уложился в средствах? — спросила мать.

— С трудом. Потерял пару кило.

— Чего? — не поняла Елена Васильевна.

— Себя, — с иронией ответил Ростислав.

— Что это значит?

— Очень просто. Неделю не обедал в ресторане.

— Но почему?

— А ты знаешь, сколько стоит эта материя? Как ее… Даже названия не могу выговорить.

Но он все–таки выговорил название сверхмодной ткани, о которой с вожделением говорилось у модных московских портних.

Мать с театральной нежностью потрепала своего мальчика по щеке. О вещах, лежавших в длинном плоском чемодане, больше не было сказано ни слова.

Всю дорогу до дома ехали молча.

Ростик, улыбаясь московскому небу, думал о том, что нужно сегодня же позвонить Стелле Зубаревой. Хорошо бы вечером собрать у нее друзей, выпить как следует. Но предварительно надо поговорить с мамашей, раз уж она коснулась его личного дела. За свое личное дело Ростислав не беспокоился, оно было безупречно, но мать все–таки дальновиднее.

Так появился Ростик в жизни Ирочки, хотя она о нем пока еще ничего не знала.

Самолет пришел утром, и на завтрак мать приготовила Ростику все, что было в его вкусе. Он любил поесть. За границей ему всегда приходилось ограничивать себя в еде, но дома он быстро наверстывал потерянное. Как большинство русских людей, он любил тесто во всех его видах. К его приезду были приготовлены жаренные в кипящем масле пирожки с мясом, которые у Крохиных назывались зефирными. После десятка таких пирожков человек делался томным и благодушным. Ростик любил поесть для того, чтобы потом долго быть томным и благодушным. Все остальные блюда, стоявшие на столе, — редиска, салат, шпроты, ветчина — самостоятельного значения не имели. Кроме того, к приезду Ростика полагался коньяк — армянский, три звездочки.

Мать и сын переговаривались изредка.

— Расскажи, как там?

Там — значило за границей вообще, без всяких географических и социальных уточнений. Люди, подобные Елене Васильевне, в давние времена выводили из терпения Грибоедова. Но современники великого драматурга не скрывали своего преклонения перед иностранщиной, а Елене Васильевне приходилось таиться. В наше время ее пристрастие к иностранщине приобретало политическое значение. Никто не поверил бы Елене Васильевне, что никакой политической тенденции она в свое отношение к загранице не вкладывает, никто не поверил бы, что она не отличает Болгарии от Бельгии, видя и там и тут одну всеобщую заграницу…