Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы - страница 5
— Трата, тарара-та! — неслось изъ-за фортепьяно.
— Солдаты идутъ!.. — передразнилъ носъ. — Мало ли мы платимъ на солдатъ, а начнутся безпорядки, не допросишься, чтобы прислали хоть роту… Нѣтъ! Самое лучшее, — свои войска завести, какъ Сесиль Родсъ или Карнеги!..
На другой день рано утромъ мы снялись съ якоря и поплыли къ пристани. Было ясное, немного холодное утро. Легкій туманъ носился надъ водой. Мелкія волны, такія зеленыя и прозрачныя, тихо плескались о волнорѣзъ парохода. Передъ нами развернулся во всей его красѣ величественный заливъ Нью-Іорка, равнаго которому не найти въ цѣломъ мірѣ. Берега его были окаймлены рядами шестиэтажныхъ и десятиэтажныхъ домовъ, и по всему широкому пространству сновали сотни пароходовъ, большихъ и малыхъ, съ товарами и людьми. Легкая дуга Бруклинскаго моста обрисовывалась вверху надъ крышами домовъ, а изъ-за поворота тихо выплыла намъ навстрѣчу на своемъ маленькомъ островѣ-пьедесталѣ бѣлая каменная богиня съ обнаженной головой и факеломъ, высоко поднятымъ къ небу. Это была хранительница нью-іоркскихъ воротъ — Свобода. Ее прислала въ даръ самая безпокойная нація Европы, Франція, и, быть можетъ, поэтому во всей этой фигурѣ было что-то зовущее, выраженіе огромнаго и стихійнаго порыва. Факелъ протягивался какъ будто навстрѣчу безпокойнымъ дѣтямъ самыхъ несчастныхъ народовъ, пріѣзжающихъ сюда съ четырехъ сторонъ свѣта искать себѣ новаго счастья, но на лицѣ богини застыло таинственное каменное выраженіе, и по ея холодному взору нельзя было рѣшить, какая это свобода — европейская, американская или какая-нибудь иная, и зоветъ ли она смирныхъ и умѣющихъ пахать фермеровъ, или международныхъ плутократовъ, которые тоже съѣзжаются отовсюду на это огромное торжище, или ободранныхъ итальянцевъ и евреевъ, которые дрожатъ за желѣзной сѣткой внизу. Но евреи и итальянцы не задавали себѣ такого вопроса. Они смотрѣли на величественную статую, и лица ихъ становились свѣтлѣе, и они чувствовали, что весь заскорузлый багажъ старыхъ предразсудковъ остался сзади и что въ Америкѣ они начнутъ новую жизнь, если Америка имъ позволитъ.
— Что будете дѣлать въ Нью-Іоркѣ? — спрашивалъ старый портной галиційца.
— Не знаю! — гнусилъ галиціецъ. — Можетъ, крамъ открою. Я только мелкимъ товаромъ гандлевать знаю, больше ничего.
— Да?.. — сказалъ портной съ явнымъ неодобреніемъ. — Если бы тамъ поменьше гандлевали, можетъ быть, гои не такъ бы наши перины по улицамъ разбрасывали…
Галиціецъ посмотрѣлъ на него съ недоумѣніемъ.
— Не могу понять, какъ честный еврей! — протянулъ онъ медленно.
— Пріѣдешь въ Америку — поймешь! — сказалъ портной. — Изъ нашего брата тоже тамъ сокъ выжимаютъ. Свои таки еврейчики. У нихъ тамъ по десяти домовъ накуплено, аристократами хотятъ быть, gentlemen. А нашъ братъ издыхай себѣ надъ швейной машиной. Выжиматели пота!..
Онъ произнесъ послѣднее слово по-англійски и съ глубокой ненавистью.
Но молодая жена наборщика не хотѣла знать этихъ мрачныхъ предсказаній. Она внимательно смотрѣла на каменный факелъ Свободы, на верхушкѣ котораго играло восходящее солнце.
— Какъ красиво! — сказала она мужу, молча и задумчиво стоявшему рядомъ. — Свобода!
Въ главномъ салонѣ перваго класса происходилъ таможенный опросъ. Фискальная бдительность сравняла наконецъ богатыхъ и бѣдныхъ, и въ залу одинъ за другимъ проходили оборванцы, которые въ другое время никакъ не могли бы получить туда доступа. Каждый долженъ былъ объявить точное количество иностранныхъ товаровъ, имѣющихся въ его мѣшкѣ, «подъ присягой, чистосердечно, откровенно и безъ всякой утайки», какъ гласила формула.
На чистенькой верхней палубѣ толпилась чистая публика, разряженная, какъ на балъ. Мужчины щеголяли вырѣзными сьютами и шелковыми цилиндрами, а на женскихъ головкахъ развѣвались огромныя перья, которыя американская мода заимствовала, вѣроятно, у краснокожихъ. Всѣ они тѣснились къ борту, перекликаясь со знакомыми, которые вышли къ нимъ навстрѣчу съ различныхъ концовъ обширной столицы Новаго Свѣта. А на берегу, какъ вода, переливалась толпа, состоявшая изъ носильщиковъ, комиссіонеровъ изъ гостиницъ, матросовъ и просто бродягъ, готовая ринуться на пассажировъ, какъ только они выйдутъ на твердую почву, для того, чтобы добыть отъ нихъ лишній гривенникъ.