Собрание стихотворений - страница 16
пусть он орет, — а я-то знаю:
не умер Сталин.
Как будто дело все в убитых,
в безвестно канувших на Север.
А разве веку не в убыток
то зло, что он в сердцах посеял?
Пока есть бедность и богатство,
пока мы лгать не перестанем
и не отучимся бояться, —
не умер Сталин.
Пока во лжи неукротимы
сидят холеные, как ханы,
антисемитские кретины
и государственные хамы,
покуда взяточник заносчив
и волокитчик беспечален,
пока добычи ждет доносчик, —
не умер Сталин.
И не по старой ли привычке
невежды стали наготове —
навешать всяческие лычки
на свежее и молодое?
У славы путь неодинаков.
Пока на радость сытым стаям
подонки травят Пастернаков, —
не умер Сталин.
А в нас самих, труслив и хищен,
не дух ли сталинский таится,
когда мы истины не ищем,
а только нового боимся?
Я на неправду чертом ринусь,
не уступлю в бою со старым,
но как тут быть, когда внутри нас
не умер Сталин?
Клянусь на знамени веселом
сражаться праведно и честно,
что будет путь мой крут и солон,
пока исчадье не исчезло,
что не сверну, и не покаюсь,
и не скажусь в бою усталым,
пока дышу я и покамест
не умер Сталин!
1959
1960–1967
АВТОБИОГРАФИЯ>{36}
Поэты были
большие, лучшие.
Одних — убили,
других — замучили.
Их стих богатый,
во взорах молнии.
А я — бухгалтер,
чтоб вы запомнили.
В гурьбе горластых —
на бой, на исповедь, —
мой алый галстук
пылал неистово.
Побит, залатан,
шального норова,
служил солдатом,
работал здорово.
Тружусь послушно,
не лезу в графы я.
Тюрьма да служба —
вся биография.
И стало тошно —
стара история —
страдать за то, что
страды не стоило.
Когда томятся
рабы под стражею,
какой кто нации,
у них не спрашиваю.
Сам с той же свитой
в безбожном гулеве
брожу, от Свифта
сбежавший Гулливер.
Идут на убыль
перчинки юмора,
смеются губы,
а сердце умерло…
Пиша отчеты,
рифмуя впроголодь,
какого черта
читать вам проповедь?
Люблю веселых
да песни пестую,
типичный олух
царя небесного.
За счастье, люди!
Поднимем — сбудется.
За всех, кто любит!
За всех, кто трудится!
Начало 1960-х
* * *
Поэт — что малое дитя>{37}.
Он верит женщинам и соснам,
и стих, написанный шутя,
как жизнь, священ и неосознан.
То громыхает, как пророк,
а то дурачится, как клоун,
бог весть, зачем и для кого он,
пойдет ли будущему впрок.
Как сон, от быта отрешен,
и кто прочтет и чем навеян?
У древней тайны вдохновенья
напрасно спрашивать резон.
Но перед тем как сесть за стол
и прежде чем стихам начаться,
я твердо ведаю, за что
меня не жалует начальство.
Я б не сложил и пары слов,
когда б судьбы мирской горнило
моих висков не опалило,
души моей не потрясло.
1960
* * *
До гроба страсти не избуду>{38}.
В края чужие не поеду.
Я не был сроду и не буду,
каким пристало быть поэту.
Не в игрищах литературных,
не на пирах, не в дачных рощах —
мой дух возращивался в тюрьмах
этапных, следственных и прочих.
И все-таки я был поэтом.
Я был одно с народом русским.
Я с ним ютился по баракам,
леса валил, подсолнух лускал,
каналы рыл и правду брякал.
На брюхе ползал по-пластунски
солдатом части минометной.
И в мире не было простушки
в меня влюбиться мимолетно.
И все-таки я был поэтом.
Мне жизнь дарила жар и кашель,
а чаще сам я был не шелков,
когда давился пшенной кашей
или махал пустой кошелкой.
Поэты прославляли вольность,
а я с неволей не расстанусь,
а у меня вылазит волос
и пять зубов во рту осталось.
И все-таки я был поэтом,
и все-таки я есмь поэт.
Влюбленный в черные деревья
да в свет восторгов незаконных,
я не внушал к себе доверья
издателей и незнакомок.
Я был простой конторской крысой,
знакомой всем грехам и бедам,
водяру дул, с вождями грызся,
тишком за девочками бегал.
И все-таки я был поэтом,
сто тысяч раз я был поэтом,
я был взаправдашним поэтом
и подыхаю как поэт.
1960
ВМЕСТО ВЕНКА>{39}
(Б. Пастернаку)
Когда умирают
борцы и пророки,
нам свет оставляют
на долгие сроки.
Их вид переменится,
а духу не вытечь…
А вот куда денется
Борис Леонидович?
Здоровью в убыток,
себе не к добру —
жалелыцик убитых
и руганым друг.
По смыслу ребенок,
по сути актер,
он чтил погребенных.
А судьи-то кто?..
Куда ни поеду,
куда ни пойду, —
большому поэту
везде как в аду.
Положим, не я ли,
не вы ль заодно,
что он гениален,
узнали давно,
что, молод и весел,
еще не простыв,
как Бог, куролесил
в стихах непростых,
что тех ли находок,