Событие - страница 16
Сейчас вам подадут.
Благодарю.
Насчет какого положенья, сударыня?
(Взяла у Марфы из рук.) Вот, пожалуйста.
Да, мне об этом докладывали. (Любови.) А что, милая, поджилочки у вас трепещут? Дайте посмотреть… Я в молодости влюбился в одну барышню исключительно из-за ее поджилочек.
Я ничего не боюсь, Петр Николаевич.
Какая вы отважная. Нда. У этого убийцы губа не дура.
Что такое? Я ничего не понимаю… Какая дура? Какой убийца? Что случилось?
За ваше здоровье, милая. А коньяк-то у вас того, неважнец.
(К Николадзе.) О, раз вы ничего не знаете, так я вам расскажу.
Нет, моя. Оставьте, не мешайтесь{21}.
Мамочка, пожалуйста.
Когда вы пришли, Петр Николаевич, я собиралась прочитать присутствующим одну маленькую вещь, но теперь я при вас что-то не смею.
Притворство. Вам будет только приятно. Полагаю, что в молодости вы лепетали между поцелуями, как все лживые женщины.
Я давно-давно это забыла, Петр Николаевич.
Ну, читайте. Послушаем.
Итак, это называется "Воскресающий Лебедь"{22}.
Воскресающий лебедь… умирающий Лазарь{23}… Смерть вторая и заключительная… А, неплохо…
Нет, Петр Николаевич, не Лазарь: лебедь.
Виноват. Это я сам с собой. Мелькнуло. Автоматизм воображения{24}.
(Появляется в дверях и оттуда) Люба, на минутку.
Иди сюда, Алеша.
Люба!
Иди сюда. Господину Куприкову тоже будет интересно.
Как знаешь.
Входит с Куприковым и репортером. Куприков — трафаретно-живописный живописец, в плечистом пиджаке и темнейшей рубашке при светлейшем галстуке. Репортер — молодой человек с пробором и вечным пером.
Вот это Игорь Олегович Куприков{25}. Знакомьтесь. А это господин от газеты, от «Солнца»: интервьюировать.
(Любови) Честь имею… Я сообщил вашему супругу все, что мне известно.
Вот теперь… Поль! Блесни! Ты так чудно рассказывал. Поль! Ну же… Господин Куприков, Алеша, — вот мой муж тоже…
Извольте. Это случилось так. Слева, из-за угла, катилась карета "скорой помощи", справа же мчалась велосипедистка — довольно толстая дама, в красном, насколько я мог заметить, берете.
Стоп. Вы лишаетесь слова. Следующий.
Пойдем, дядя Поль, пойдем, мой хороший. Я дам тебе мармеладку.
Не понимаю, в чем дело… Что-то в нем испортилось.
(Писателю) Разрешите?
Слово предоставляется художнику Куприкову.
(Мужу) Я не знаю, почему нужно из всего этого делать какой-то кошмарный балаган. Почему ты привел этого репортера с блокнотом? Сейчас мама собирается читать. Пожалуйста, не будем больше говорить о Барбашине.
Что я могу… Оставь меня в покое. Я медленно умираю. (Гостям.) Который час? У кого-нибудь есть часы?
Все смотрят на часы.
Ровно пять. Мы вас слушаем, господин Куприков.
Я только что докладывал Алексею Максимовичу следующий факт. Передам теперь вкратце. Проходя сегодня в полтретьего через городской сад, а именно по аллее, которая кончается урной, я увидел Леонида Барбашина сидящим на зеленой скамье.
Да ну?
Он сидел неподвижно и о чем-то размышлял. Тень листвы красивыми пятнами лежала вокруг его желтых ботинок.
Хорошо… браво…
Меня он не видел, и я за ним наблюдал некоторое время из-за толстого древесного ствола, на котором кто-то вырезал — уже, впрочем, потемневшие — инициалы. Он смотрел в землю и думал тяжелую думу. Потом изменил осанку и начал смотреть в сторону, на освещенный солнцем лужок. Через минут двадцать он встал и удалился. На пустую скамью упал первый желтый лист.