Сочинения - страница 34
«Как можно летать в пиджаке?»
Мне стало немножко грустно…
О чем же тогда петь,
Если ни струн, ни мечты, ни порывов,
Если нельзя лететь?
Попробую Вас послушать,
Но как не писать о том,
Что хочется сердцу кушать
И что в душе Содом…
Я знаю — нельзя петь о радости,
Если главной радости нет.
Небеса опорочены,
Поля разворочены,
О радости петь нельзя.
<около 1930>
«Мы здесь на свободе…»[172]
Мы здесь на свободе,
Весь день в огороде
Сидим и жуем…
Мы живы, здоровы,
Жуем, как коровы,
Живем и жуем
Зеленую травку
(Нам всем на поправку),
Томаты, шпинаты,
Морковку, салаты
И целые миски
Прохладной редиски…
Здесь лечатся раны
И сердца, и тела:
Югурты стаканы —
И боль улетела…
Так, строго (по Торе!),
Живя на просторе
В зеленом озоне,
В кашерном законе
Мы силы черпаем
И горя не знаем…
Лишь ночью — порою —
Средь душного лета
Нам снится (не скрою!)
Трефная котлета…
28. VII <19>48
Именинный автопортрет («Я сегодня в ранний час…»)[173]
Я сегодня в ранний час
Очень разоделся
И, как будто в первый раз,
В зеркало вгляделся.
Вот стоит передо мной
Беспричинно чинно
С полнолысой головой
Юноша-мужчина.
Посеребренный висок,
А глаза — ребячьи,
Лоб по-мудрому высок,
А восторг — телячий.
Под усами тихий рот,
Ласкова улыбка,
А внутри — наоборот
Как-то очень зыбко…
Что-то тонкое зовет,
Тянет-недотянет,
То срывается в полет,
То бессильно вянет.
Что же делать? Я такой
И иным не стану —
Пой ли песни или вой —
Не залечишь рану…
Впрочем, лучше песни петь,
Воют только звери,
Лучше двери запереть
И писать о Пери…
5. IX <19>55
Ante Venezia («Прощай, прощай, Гельвеция…»)[174]
Прощай, прощай, Гельвеция,
Долой туман и холод!
Да здравствует Венеция,
Где каждый будет молод!
Привет тебе, жемчужина,
Восьмое чудо в мире,
Стихов, примерно, дюжина
Уже звучит на лире!
О, tanto di piacere
Di far, di far la sua,
La sua conoscenza,
Venezia! (ma doue)
O, bella, o, bellissima,
О molto, molto bella!
— Ну, разве это мыслимо,
Чтобы душа так пела!
Мы по Canale Grande
Плывем на vaporetto…
— Pourtant, je me demande,
Бывает ли здесь лето?
О, credo di piovere —
Мы раскрываем зонты…
Одно спасенье — вера,
Но темны горизонты…
И вдруг — все стало ярко
Над Ponte di Sospiri,
Над Piazza di San Marco,
И новый звук на лире…
О, sole, mio sole!
(Божественно красиво!)
И черная гондола
Плывет неторопливо.
Potrebbe, gondoliere,
Mi canto serenada —
Ведь люди мы, не звери,
И музыки нам надо…
Palazzo di marmore
И с Campanile звоны…
Ну, gondoliere, — в море
Вези нас без препоны!
И мы плывем на Lido,
На Lido, но без Лиды —
В нас горе и обида
За то, что мы без Лиды…
На этом прекращаю
До времени поэму,
Но свято обещаю
Писать на эту тему…
Wengen, 23. VIII <19>65
Эпиграмма на самого себя[175]
Не трогайте его. Он занят. Он творит.
Он Музе говорит, и Муза отвечает…
А он, нахмурившись, затворником сидит
И крестословицу внимательно решает.
1966
Похороны («В рядах последних говорят…»)[176]
В рядах последних говорят
Негромко, правда, о погоде,
Посередине чуть грустят
О человеческой природе.
А впереди у черных дрог,
Красиво убранных цветами,
Со всех путей, со всех дорог,
Земли не чуя под ногами,
Собрались те, кому он был
Так мил, полезен и приятен,
Оратор, берегя свой пыл:
«Вся жизнь его была без пятен».
И льются горькие слова
Привычно и неторопливо,
И плачет жалкая вдова,
Что с ним была несправедлива.
«Ах, если б думала, что в век
Судьба разлуку нам предпишет»…
Ох, радость знать, что человек
Тот ничего теперь не слышит.
Веселый могильщик
Напевая, роет яму,
Рой пугая комариный…
Скоро дочь выходит замуж,
Эх ты, водочка-малина!
Хороша земля лопате,
В хороводе пташки скачут…
Справил новое ей платье
Да приданое в придачу.
Чисто выметена хата,
А к обеду будет заяц…
Ничего, что дочь горбата,
А жених ее хромает…
Клочья глины так и скачут,
Что комаринский танцуют,
Ничего, что где-то плачут,
О покойничке горюют.
Завтра, верно, погребенье,
Да не наше это дело…
В баню что ли в воскресенье —
Вся рубаха пропотела.
И уходит, напевая,
Волоча свою лопату…
Эх ты, дочка дорогая,
Любят и тебя, горбату…
Кармен-Клеопатра-Суламит(«Я помню о Берлине…»)[177]
Я помню о Берлине,
И в сердце ноет боль,
— Спою на мандолине,
Люблю тебя я сколь…
Глаза твои — маслины,
И волосы, как смоль, —
Сильнее нафталина
Души изводят моль…
Под складками мантильки,