Сочинения - страница 51
Но не будем слишком огорчаться. Эти падения Масонства — результат его взлетов, и, коснувшись земли, Масонство вновь, как Антей, оживает. В этом наша трагедия, но и наша гордость. Ибо не может птица вечно лететь. И не может зерно упасть в землю и не сгнить, иначе не будет других зерен. Или, если хотите, другое сравнение — мы тоже идем путем зерна сгнивающего, которое даст новый росток. И в этой «возможности роста»[240] залог бессмертия Ордена Вольных Каменщиков.
Какое счастье, братья, быть членом этого Ордена, с какой гордостью надеваешь голубую ленту, с каким волнением выслушиваешь старые, но вечно новые слова ритуала. Как в этот момент хочется подняться, стать чище и лучше, оправдать свое звание, оправдать свою маленькую жизнь. Но это не только момент радости. Это еще момент самокритики, самоуглубления, самоисповеди перед самим собой, момент, когда совесть человека говорит в нем полным голосом. Это момент, когда человек духовным оком погружается поочередно в обе знаменитые философские пропасти — и бездну мира, и провал собственной души. Когда человек, спросив себя, где я, почему я, какой я и каким должен быть и для чего, когда в нем просыпается чувство вечного отличия его от животного. И если не может найти ответа, то самой постановкой вопроса куда-то движется, взлетает. И еще этот момент какой-то непонятной мистической радости от братского касанья душ. С этой радостью, окрыленной ею, уходишь потом в профанский мир и уносишь ее с собой. И потом на публичных собраниях, лекциях, концертах или — увы — похоронах, оглядываешься, ищешь своих, и волна радости заливает сердце, когда находишь. Вот они, мои, наши, как зерно всюду посеяны, они не изменят, не выдадут, они «из племени тех, кто не знает измены», медленна и тайна их работа, но всходы будут.
И к каждому мне хочется подойти и сказать: милый брат, прости меня, я часто недоволен тобой, но пойми, я собой тоже недоволен. Я часто внешне невнимателен, редко встречаюсь с тобой, но сделай акт доверия, поверь, что я люблю тебя, что думаю о тебе и даже на расстоянии ощущаю нашу душевную и духовную близость. Но этому мешает какое-то душевное Целомудрие.
Часто сидя в Храме, я озираюсь, оглядываюсь, всматриваюсь в лица братьев. Что это такое? Сидят люди, часто не очень молодые, не очень красивые, уставшие от дневной борьбы. Сидят, как зачарованные и, видимо, волнуются, переживают нечто особенное. В каком ином человеческом обществе Вы это увидите? Что притянуло их сюда? Какая таинственная жажда, какая мистическая неудовлетворенность? В жизни они коммерсанты, доктора, инженеры, бухгалтеры, ученые — все, что хотите, и просто хорошие люди, хотя и небезгрешные. Так бы просто хорошими людьми они и остались, если бы не пришли сюда. Но вот они пришли и здесь перерождаются, пришли и приходят, иногда едва волоча ноги, пришли, приходят, подвластные какому-то внутреннему велению, оставляют в прихожей <пропуск> и входят в Храм, помолодевшие и обновленные. Я называю это масонским чудом, и чудо оно и есть. Ибо эти люди захотели крыльев. Не то важно, обретут ли их, а то, что захотели их. И трогательно подумать о том, как маленький человек, рожденный ползать, вдруг ощущает себя здесь Икаром, как из прозы профанского мира он переносится в мир поэзии духа, и сам себя ощущаешь поэтом. Вот она — одна из тайн Масонства.
Я всегда внимательно присматриваюсь к молодым братьям, меня интересует их медленное превращение в Вольного Каменщика. Вначале они — большей частью — позитивисты и рационалисты. В Масонстве видят исключительно прогрессивную организацию, и отсюда их первая неудовлетворенность. Они хотели бы, чтобы Масонство как организация выступала всюду, где этого требует защита прав человеческой личности. Они не сразу могут понять, что роль Масонства иная, что как организация оно ни за что и ни против чего не борется, но что внутренняя работа над мас<онск?> <пропуск> оно подготовлю личную борьбу Вольных Каменщиков в профанском мире, что мас<онская> внутренняя работа дает братьям тот тайный огонь и свет, который они потом несут миру.