Софья Палеолог - страница 11

Любопытно, что все величие нового купола Брунеллески участникам собора явлено не было. Несмотря на то что торжественное освящение собора произошло в 1436 году и тогда же его интерьер был впервые открыт для посещения, купол с внешней стороны еще долго закрывали строительные леса. «В роли главного архитектурного памятника Флоренции собор предстает лишь спустя… два десятилетия, в 1465 году… По-видимому, купол собора не входил в панораму города до тех пор, пока… не открылся взгляду его силуэт».^>{57}

В итоговых документах собора чувствовалось латинское влияние: «пункт о папском примате получил довольно размытую формулировку, грекам было позволено сохранять свой церковный обряд, однако все спорные вопросы были решены в римском смысле».^>{58}

Члены русской делегации на соборе по-разному восприняли принятые решения. Некоторые русские представители лояльно отнеслись к достигнутому единству. Так, тверской посол Фома не только присутствовал на торжественном провозглашении акта унии, но и участвовал в обряде целования рук папы. В Твери в 1440 году был составлен текст, обнаруживающий благожелательное отношение к сторонникам унии. Речь идет о «Слове похвальном инока Фомы», в котором тверской князь Борис Александрович восхвалялся императором Иоанном VIII, Иосифом II и Виссарионом Никейским.^>{59}

Совсем иной была позиция суздальского священника Симеона. Опираясь, по-видимому, на поддержку греческого духовенства,^>{60} он принял мужественное решение противостоять унии. Его перу принадлежит описание деяний собора (так называемая вторая редакция Повести Симеона Суздальца), в котором католики представлены в самом черном цвете.

События лета 1439 года на деле не только не способствовали объединению церквей, но лишь усугубили раскол. Воистину, «византийская культура старательно хранила ценности прошлого и осторожно относилась к настоящему».^>{61} Примечательна в этом отношении история о том, как восприняли решения собора английские послы к папе, которые не принимали участия в заседаниях. Они встретили византийцев, ехавших из Флоренции на родину. Греки рассказали им о главных постановлениях собора, и англичане пришли к выводу, что подписанную унию нельзя назвать единством.^>{62}

Заключенная из политических интересов уния встретила ожесточенное сопротивление в широких слоях византийского общества. Опираясь на свою паству, священники нередко отказывались выполнять решения собора. Византиец Сильвестр Сиропул отметил, что православное духовенство не желало совместно служить не только с теми, кто отстаивал унию, но и порой даже с теми, кто просто ездил в Италию и принимал участие в соборе.

Известны многие случаи, когда население империи стремилось не участвовать в совместных религиозных действах греков и латинян. На Эвбее, когда был устроен совместный крестный ход, православные священники сокрушались о том, что теперь в руках католиков окажутся все их церкви и они не смогут этому противодействовать.^>{63} Еще более показательна ситуация в столице, где народ не захотел принимать благословения от нового патриарха Митрофана (бывшего до этого митрополитом Кизическим). Дело в том, что в день хиротонии (поставления) его сопровождал Христофор — латинский епископ Корона. Он ни на шаг не отставал от патриарха и шел справа от него.^>{64} Символически это означало признание Митрофаном единства двух церквей.

Особая ситуация сложилась в Морее. В северо-западных областях, где правил отец Софьи деспот Фома, заметно лояльное отношение населения к унии.^>{65} Это было обусловлено не только уже отмеченным нами сочувствием самого Фомы католицизму, но и тем, что земли, которыми он правил с 1430 года, долгое время находились во власти католиков-франков. Этот факт дает право говорить о конфессиональной принадлежности Софьи: она родилась в семье униатов и, соответственно, была по рождению униаткой.

В восточной части Мореи отношение к унии было в целом довольно равнодушным. Одним из немногих последовательных противников унии был Иоанн Евгеник, брат Марка Эфесского. Как и деспот Димитрий, он уже в 1438 году бежал из Италии, чтобы не быть причастным к «великой неправде». Перу Иоанна Евгеника принадлежит «Антирретик» — «единственное в поздне- и поствизантийском мире построчное опровержение