Сохранить себя - страница 2

Я задвинул штору и отошел от окна.

– Джерри, Морти, – произнес я, склонившись перед тумбочкой и стоявшей на ней клеткой. – Ну как вы тут? Жрать хотите?

Ответом мне был возмущенный писк. Конечно же, Джерри и Морти хотели жрать. А еще трахаться. Но так как Джерри и Морти оба были самцами, второе их желание было затруднительно в осуществлении. Джерри и Морти были единственными, кроме почтальона, живыми существами, с которыми я регулярно общался. Лабораторные белые мыши. Не говорите, что я сбрендил. Без вас знаю. Но с ними общаться намного лучше, чем с представителями людской расы. Исключение – Нат и почтальон. Но почтальон обычно был немногословен, а Ната я никогда не видел вживую…

Я насыпал жратвы в кормушку мышам, немного полюбовался тем, как они чавкают, и завалился на кровать. Еще один день закончился. Грустно это. Но в тоже время хорошо. Завтра я пройду этот долбаный квест Бороды и, быть может узнаю пару секретов Ната. С преображенными мне не очень везёт. А уж завалить из пистолета с глушаком из пластиковой бутылки даже простого ыта… Тут без особых навыков никак.

Я закрыл глаза и уснул, и потому не увидел, как небо стало внезапно багровым, а потом озарилось яркой белой вспышкой. И город накрыла тьма…

Меня разбудил истошный писк. Джерри и Морти требовали жрать и делали это так отчаянно, что у них получилось разбудить меня получше моего будильника. Я приподнял голову с подушки, приоткрыл один глаз и прохрипел:

– Джерри, Морти, суки, заткнитесь!

Ответом мне был все тот же писк. Мыши не хотели сдаваться. Раньше с ними такого не бывало. Я открыл второй глаз и изумленно уставившись на тумбочку, сел на кровати. Клетка… В нее словно попала граната. Решетка была разорвана в клочья. И даже с кровати я видел следы чьих-то зубов на металле… Впервые в жизни я почувствовал, как волосы на моей голове поднимаются от страха. Кто, блин, мог такое сотворить? Что за? У меня не было на эти вопросы ответов, и, если честно, я не очень мечтал их узнать. Больше всего на свете сейчас, глядя на развороченную клетку, мне хотелось спрятаться под одеялом. Надеясь, что у меня глюки.

А писк тем временем нарастал. И наверняка соседи, несмотря на всю звукоизоляцию, его уже слышали. Эх, опять свидание с участковым. Только теперь он мне пришьет жестокое обращение с животными. Хоть какое-то разнообразие…

Преодолев себя, я поднялся с кровати и в тот же момент, когда мои ноги коснулись пола, подскочил на метр в высоту, заливаясь криком от боли. В мою ногу словно разом воткнули несколько гвоздей. Прыгая на одной ноге по кровати, я несколько раз хлопнул себя по второй ноге ладонью, пытаясь унять боль. У меня и раньше бывали судороги, но не такие сильные. И я не сразу понял, что произошло, когда боль внезапно утихла, на кровать что-то шмякнулось окровавленное, а очень знакомый мне голос прошептал в голове:

– +100 очков к опыту…

– Какого черта? – проворчал я и сел на кровати перед непонятным тельцем, лежавшем на одеяле.

Если я не сбрендил и не сплю, то передо мной лежал мертвый курунах. Один из самых неопасных преображенных Пустош. Если, конечно, их не очень много. А обычно они охотятся стаями… Был у меня однажды такой квест: покрошить сотню курунахов и принести их шкурки заказчику. Справился я за полдня… Но погрызли меня они тогда здорово.

Нет, я точно сбрендил или сплю. Мертвый курунах на моей кровати. А судя по писку, по комнате еще один как минимум бегает. Я взглянул на клетку – и меня осенило. Это Джерри, а быть может, Морти лежит на моей кровати. Я убил собственную мышь. И сошел с ума. Ведь не могли мои мышки превратиться в курунахов. Хотя, насколько я знал, курунахи как раз произошли от мышей… Нет, я точно брежу.

Брезгливо сморщившись, я прикоснулся к мертвому курунаху и голос в моей голове спросил, отчего я вздрогнул:

– Хотите добавить шкурку курунаха в рюкзак?

– Э-э-э, пожалуй, нет, – протянул я.

– Принято. Шкурка курунаха Морти не добавлена в рюкзак.

Морти… Значит, Джерри – этот тот, что сейчас с возмущенным писком носится по полу. Боже, что я несу… Я сильно ущипнул себя и взвыл. Надо же, больно. А я думал, что во сне больно только тогда, когда я этого сам хочу.