Сократ и афиняне - страница 44

— Тебе холодно, дедушка?

Ответа нет. Выхожу на балкон. Он медленно поворачивает голову, и я вижу его приветливое лицо.

— Что тебе, внучка?

Глядя ему в глаза, протягиваю найденные часы и пугаюсь. Дед молчит, но чувствую, как напряглось в немощном порыве все его тело. По лицу волной прошли, сменяя друг друга, чувства удивления, огорчения, радости, досады, испуга и, наконец, застыла слабая улыбка, словно наклеенная маска из желтоватого пергамента.

— А-а-а? — мычит он не то вопросительно, не то с удивлением.

Зная деда, молчу: попросишь — ничего не расскажет. А так, медленно раскачиваясь и оживляясь с каждым словом, выложит все с мельчайшими подробностями. Дед мой на это мастак. Рассказывает не просто в ролях, но еще и изображая персонажей, размышляя и говоря от их лица разными голосами. Я люблю слушать его воспоминания, и порой, кажется, слышу голоса участников событий, говорящих от первого лица, переживаю их чувства, как хороший актер, полностью перевоплощаясь в героя своей роли. Так получилось и в этот раз.

— В конце войны… да, почти в самом конце, — как-то с неохотой начинает дедушка свои воспоминания, с трудом подбирая слова, — оружейником в учебке… я служил. Курсанты… там всякие… патроны им выдавал… набивал пулеметные ленты… магазины…

Дед, прищурившись, глядит на город, изнывающий у его ног от полуденной жары, дергает головой, боднув перед собой что-то лишь ему видимое, и опять угасает. Вдвоем молчим, я его не тороплю: бесполезно. Помню, он как-то сказал, что нам торопиться незачем: перед ним — вечность, передо мной — еще вся жизнь, так что у нас есть… время. Слышу его вздох, поднимаю голову и смотрю на его дорогое и родное лицо.

— Приказал… сам приехал… лучших отовсюду привезли. Ну, мол, как мои? Не хуже… Я слышу полковник-то его… молодой еще… испуганно: «Эх, зря… Сейчас Иванов, сукин сын, что-нибудь нагадит»… — дед то ли закашлялся, то ли засмеялся, то ли поперхнулся слюной, накопившейся во рту, и смешно сморщился, задрав слегка нос и сузив глаза.

По капле из уст деда слетают слова, которые сливаются в ручеек, из которого постепенно образуется уже целый поток рассказа. Я поняла, что в конце войны какая-то советская часть натолкнулась на учебный центр, где противник готовил то ли разведчиков-диверсантов, то ли карателей, то ли еще кого-то. Захватили архив, где были и журналы занятий с указанием результатов различных тренировок. Неизвестно, как документы попали на глаза большому начальству, известному военачальнику, которому пришла в голову мысль посмотреть, есть ли среди его солдат такие, которые могут выполнить те же нормативы и показать такие же результаты. Зачем ему это было нужно, дед не знал. Высказал предположение: «Забавлялся на отдыхе…» Вряд ли на войне, как я ее себе представляю, у генералов было время забавляться такими играми. Солдат и маршал, вероятно, по-разному видят военные события. Свой рассказ дед как раз и начал с того момента, когда отстрелявшиеся советские «специалисты» ждали результатов.

— Маршал большой… человек… почти вождь… к народу пришел…

Командующий, признанный полководец, в паузу, решил, как тогда это было принято, «поговорить с народом» и подошел к группе солдат. В этот момент дед и услышал, как полковник из сопровождающих офицеров прошипел, что «Иванов, сукин сын, сейчас что-либо нагадит». Страх полковника был не беспричинным. Крутой нрав командующего был известен всем солдатам и офицерам не понаслышке.

Рассказ дедушки стал оживленней. Воспоминания разбудили в нем чувства и энергию. Глаза заблестели и оживились. Наверно, так они улыбались тогда, полстолетия назад, услышав необычный разговор «сукиного сына» с маршалом.

— Ну, как дела?.. — начал командующий. И дед, повторяя его слова, еще и показал, как, вынув из кармана носовой платок, маршал снял левой рукой фуражку, чтобы вытереть пот со лба. На руке блеснули часы иностранной марки. Неформальное обращение сняло необходимость уставного ответа и приветствия, ибо сам командующий как бы приглашал поговорить по-простому, по-свойски, по душам.

— Товарищ маршал, давайте поспорим… — раздалось в ответ, и из группы «спецов» выступил вперед какой-то неуклюжий, длинноногий, с тяжелыми большими руками сержант. Дедуля так артистично изобразил кислую рожу, что я поняла без пояснений: такая гримаса была на лице того самого полковника, который опасался, что «Иванов нагадит». А желающий поспорить с маршалом сержант и был этим самым недостойным иного названия сыном собаки. Вероятно, он предлагал пари своим товарищам, а подошедший командующий прервал их беседу, точнее, оказался, таким образом, втянутым в нее.