Сократ Сибирских Афин - страница 23
— Именно, именно! — старательно работая челюстями, тем не менее, умудрился воскликнуть Межеумович, но больше речи Солона не перебивал.
Тут служанки внесли лохани для мытья рук. Столы с объедками пищи были вынесены, и вместо них появились другие столь же изящные столики с сервировкой из вина и десерта — фруктов, миндаля, пирожков.
— Как рабы, получив волю, начинают делать сами для себя то, что прежде делали на пользу господ, так душа наша, ныне питающая тело ценой многих трудов и забот, по избавлении от этого служения будет на свободе питать сама себя и будет жить со взором, обращенным лишь на самое себя и истину, ничем не отвлекаемая и не отвращаемая. — Так заключил Солон.
Тут все единодушно совершили возлияние Дионису, принесшему виноградную лозу с берегов Карского моря в Сибирские Афины, несмешанным чистым вином, и спели хвалу богу. Первая часть пира была закончена, и пора было, видимо, приступать ко второй — симпосию — в предвкушении наслаждения вином и беседой. Первую чашу теперь уже смешанного с водой вина посвятили Зевсу Спасителю, посылающему с неба дождевую влагу на виноградные лозы.
— Что ж! — молвил Сократ. — А теперь достойным образом поднесем божеству первины мудрости “всем нашим поголовьем”, как говорится у Гомера.
И я слил несколько капель вина на пол и отпил глоток. Прекрасное хиосское было разбавлено в меру.
Тут один из возлежавших повел такую речь.
— Хорошо бы нам, друзья, — сказал он, — не напиваться допьяна. Я, откровенно говоря, чувствую себя после вчерашней попойки довольно скверно, и мне нужна некоторая передышка, как, впрочем, по-моему, и большинству из вас: вы ведь тоже вчера в этом участвовали. Подумайте же, как бы нам пить поумеренней.
Другой ответил:
— Ты совершенно прав, что нужно всячески стараться пить в меру. Я и сам вчера выпил лишнего. — И опорожнил чашу.
Выслушав их слова, третий сказал:
— Конечно, вы правы. Мне хотелось бы только выслушать и всех остальных: в силах ли они пить?
— Нет, мы тоже не в силах, — раздалось со всех сторон.
— Тогда давайте по одной, — предложил четвертый.
Его тихо и без суеты поддержали. А служанки все подносили кратеры с вином.
— Ну, так нам, кажется, повезло, если вы, такие мастера пить, сегодня отказываетесь, — сказал пятый. — Мы-то всегда пили по капле. Сократ не в счет: он способен пить и не пить, так что, как бы мы ни поступили, он будет доволен. Не знаю вот только, как его молодой друг?
— Он — как все, — заверил Сократ.
— А раз никто из присутствующих, — сказал шестой, — не расположен, по-моему, пить много, я вряд ли кого обижу, если скажу о пьянстве всю правду. Пить вредно! Что опьянение тяжело людям, это мне, как знатоку, а не только как мудрецу, яснее ясного. Мне и самому неохота больше пить, и другим я не советую, особенно если они еще не оправились от похмелья.
Тут все дружно, в знак согласия, выпили еще по полной чаше.
— Сущая правда, — подхватил кто-то. Я уже сбился со счету. Кажется, они пошли по второму кругу, клеймя пьянство. — Я-то и так тебя всегда слушаю, а уж когда дело касается похмелья, то и подавно, но сегодня, я думаю, и все остальные, если поразмышляют, с тобой согласятся.
— А я вот слышал, — (Кто из них что именно говорит, я уже не понимал), — что и над вином древние говорили заздравные слова, а пили они, по Гомерову слову, “твердою мерой каждый”.
— А почему же тогда Солон не пьет? — спросил кто-то. — Этим ведь он перечит собственным стихам:
Ныне мне милы труды рождаемой на Кипре богини,
И Диониса, и Муз: в этом веселье мужей.
— Веселие в Сибирской Элладе — питие! — перебил его Межеумович, — Не иначе, Питтак, это он боится тебя и твоего нелегкого закона, где сказано: “Кто совершит проступок во хмелю, с того взыскание вдвое против трезвого”.
— Сам ты надругался над этим законом, — отозвался Питтак, — когда и в прошлом году в Дельфах и нынче требуешь, напившись, награды и венка.
— А почему бы мне и не требовать победных наград? Ведь они обещаны были тому, кто больше выпьет, а я напился первым: ибо, зачем же еще, скажите на милость, пить чистое вино, как не за тем, чтобы напиться допьяна?