Сокровища Аба-Туры - страница 20

Абинец опустил лук в саадак. Со стороны острога к убитому спешили люди.

Казаки обступили скрюченное остывающее тело, хмурились, разглядывая пропыленный халат и стрелу, торчащую из шеи убитого. Стрела была с костяным шариком-свистулькой и среди татар звалась «поющей смертью». На мху просыпанной брусникой краснела кровь.

Вдалеке плясала темная фигура всадника. Казаки всматривались в уменьшавшуюся и уже еле видимую вдали фигуру абинца. Все глуше доносился удалявшийся торопливый перебор конских копыт.

— Зачем татарину понадобилось убивать кыргыза? — терялись в догадках казаки.

— Базаяк это! Абинской волости паштык, — догадался Пятко Кызылов. — Мало у кого из татар есть лошади, да и те — кожа и кости. Един Базаяк карабаиром володеет. Дюже не любит кыргызцев татарин сей…

Убитого перевернули на спину, и в правом ухе его качнулась серебряная серьга — таганчик, знак сборщика албана — албанчи.

В крепостцу возвращались разгоряченные виденным.

— Шиша он убил, лазутчика кыргызского, — с уверенностью басил Пятко. — Шиш сей не иначе как Ишейкой подослан.

— Видал, серьга у ево в ухе?

— Лютует князец-то. За пущинскую трепку зло на татарах срывает. Опосля того нашего похода небось еще не очухался.

— Веками кыргызцы татар обирали, а тут возьми и явись мы. Да такой трепки юртовщикам дали, и-эх!

— Не по нутру им с нами ясаки делить, это верно.

— С Ишейкой у нас давние счеты, — встрял в разговор Федор Дека. — Из Алтысарской землицы он. Я его к примеру, как тебя вот зрил, хотел было в закладчики к воеводе привесть, да утек он. Хитрющая бестия! Весь в папашу свово, Номчу. Пожалуй, ишшо и похитрей тово будет. А уж жаден! Ни татарам, ни своим же кыргызцам житья не дает: у всех своих суседей пастбишша поотбирал, и все у ево в долгах, как в шелках. Во как! Вольготно, с размашкой живет степной князь. По степи с пастбишша на пастбишше кочует со стадами своими и черными людьми. А как на новое место придет, и тут юрту свою белую, войлочную ставит, пир справляет: баранов режет да араку пьет… А еще у Ишейки много воинов и собак. Вон караулят юрту, чтоб князя не украли, а собаки караулят воинов — чтоб в степь не удрали. Вои же и подати ему с татар сбирают. Многие сеоки от Енисея до Брассы-реки албан Ишею платят. А как татарове в бедность придут, и тут Ишейка находит, что брать: жен с детьми малыми «за долги» имает, а то и самих бедолаг в рабы берет. На аркане, ровно скот, связками гонют кыргызы бедноту на продажу. А уж который бедняк в ясырь[35] попал — тот вовсе пропал. Кровавыми слезми плачут кузнецы, ан ништо поделать не могут. Потому как кыргызец верхоконный. а татарин-то пеш. К тому ж и обворужен кыргызец супротив татарина богато, хотя нет у него, как у нас, огненного бою.

— Вестимо! — вздохнул Омелька Кудреватых. — Как есть, несчастный народ кузнецы эти. Со всех сторон на них черные колмаки да кыргызцы прут. Окромя того, еще и белые колмаки утесненья вершат. Вот и получается, что совсем пропащая ихня жисть! Искони платят за спокой свой непрочный соболями да железом. А всему беда — розность ихня. От аила до аила верстов, почитай, тридцать и боле. Пехом много ли находишь? Однова в году токмо и видятся — когда на мольбишша к святой горе сходятся. А кыргызцы, те живут купно, улусами. По улусной земле кочуют, улусному князцу прямят да с безлошадных татар албан имают. Искони сия неправда идет. Вроде перед богом-то все равны. Ан татарин у кыргызца завсегда в долгу, потому как отпор ему дать немочен. Жили б татарове купно, не токмо кыргызцы, сам черт им не был бы страшен. Им и прозвишше «шоры» — печальники, значит…

Внезапно же приде к нему смерть, образ имея страшен, а обличие имея человеческо, — грозно ж видети ея и ужасно зрети ея!

Повесть о прении живота со смертью

Недобрым был тот день для князя. В полдень, когда солнце стояло высоко над отрогами, прискакали с Кондомы верные люди, вбежали, запыхавшись, упали в ноги: — Не гневись, хозяин! Да перейдут к нам твои болезни. Худой табыш[36] мы тебе привезли. Албанчи Абрай, посланный тобой к стенам крепости, убит бородатыми людьми.