Сокровища Аба-Туры - страница 48

Плавильный мастер, щурясь и прикрываясь ладонью от нестерпимого жара, заглянул в лётку домницы. Там, внутри, размягченная адовым жаром рудная масса шевелилась и взбулькивала. Из голубой и красной огнедышащая масса превратилась в белую, тягучую. Казалось, само всесильное, неистовое солнце спрятал кудесник мастер в маленькую домницу. И как было не глядеть на него с суеверной робостью, как было не молиться, испытав древнее чувство благоговения огнепоклонника перед огнем!

Плавильщик несколько мгновений вглядывался в ослепительное око лётки, затем удовлетворенно смахнул пот со лба и что-то крикнул хрипло и восторженно. И тотчас подручные подали ему лом. Мастер сунул лом в огненное варево, стал мешать эту адову похлебку, по которой голубыми и белыми волнами пробегало пламя. Он мешал огнедышащее месиво, сгущая его в форму ядра, шара, а сгустив, ловко вывернул из домницы, обломал шлак и разделил ядро на несколько белых комьев. И тотчас подручные длинными клещами подхватили эти ноздреватые куски, кинули их на наковальни. И разом взлетели над наковальнями молоты, гулко ударили по ноздреватым горячим крицам, рассыпая искры вокруг. Надо было успеть удалить жидкий шлак из пор крицы, пока она не остыла. И ковали работали вовсю.

Обжатые кувалдами крицы ковали передавали обратно плавильному мастеру, он снова кидал их в горнило домницы. Плавка длилась до тех пор, пока железо не стало плотным и ковким.

Огнищанин Недоля ошеломленно и зачарованно глядел на работу плавильного мастера и его подручных, и глаза его вспыхивали восхищением, и руки просили такой же вот огненной, веселой работы.

«Ай, да татарове! Ай, да умельцы! Вот тебе и нехристи, вот тебе и темные головы. Не всякий просвещенный ум свейских да аглицких розмыслов сию природную мудрость постичь мочен».

От аила к аилу, от домницы к домнице ходил Недоля с Васькой-толмачом, расспрашивал обо всем углежогов и рудознатцев, толчейщиков и промывальщиков, плавильщиков и ковалей. И улусные люди, видя безоружность и добродушие уруса-богатыря, никаких своих секретов от него не таили, все показывали и объясняли.

А в Кузнецке тем временем разворачивались события, сильно поколебавшие незыблемость боборыкинской власти в глазах ясачных да и самих казаков.

Сразу же после закладки в устье Кондомы Кузнецкого острога было замечено, что место сие выбрано неосмотрительно. В огромном распадке Кондомы лежали скудные галечники, не пригожие для пашни, не пастбищные, с худыми покосами, и явно не подходящие для крестьянствования. Да и для обороны место было выбрано неудачно: низина. Никакого обзора местности. Так и жди нападения кочевых людей из-за горы.

Воеводы, сменившие весной 1618 года Остафия Харламова, сходились во мнениях: место для постройки острога выбрано поспешно, без пригляду и расчета на будущие запашки.

Оно и понятно. Харламов, Кокорев и Лавров с казаками закладывали крепость в метельном марте, обильные снега завалили и Кондому, и весь огромный распадок. Попробуй разберись в этой снежной кутерьме.

Пришла весна, снега стаяли, и для всех стала очевидной неудача с выбором места для города. Об этом отписали томским воеводам Федору Боборыкину и Гавриле Хрипунову. Из Томского ответили наказом переставить острог в более пригожее место — на гору. Там и земля получше, и обзор хороший. Пока шла переписка, в Кузнецке сменилось уже несколько воевод, и никому из них не хотелось брать на себя хлопоты о возведении нового острога. Дело осложнялось еще и тем, что служилые, привыкшие к старому месту, всячески противились попыткам перенести острог на новое место. И лишь хозяйственный Тимофей Боборыкин решился перенести острог. Тут-то сыр-бор и разгорелся.

Лета 1620-го июня в четвертый день пришел в Кузнецкий острог из Томского боярский сын Бажен Карташов с восемью служилыми. Посланы они были к кузнецким казакам помощи ради ставить острог на новое место.

Едва пришед в Кузнецк, и еще не отдохнув с дороги, Бажен Карташов отправился вместе с обоими кузнецкими воеводами в ялике на другую сторону Томи-реки приглядеть пригожее для постройки место. Тем временем, пришедшие с Баженом служилые отдыхали на лужайке близ острога.