Сокровища - страница 5

Все время после обеда раздавался рев толпы. «Да здравствует дуче!» — отражалось от камней. Мелодия фашистского гимна звучала в воздухе, проникая в юридическую контору, где стажировался Стефано, и не давая ему возможности сосредоточиться на работе. Но тяжелее всего было то, что где-то в этом сборище дураков находился его брат.

Стефано вернулся к столу, провел рукой по густым черным волосам и взял письменное изложение дела, которое он тщетно пытался закончить целый день. Сегодня его отвлекало скандирование и ликование толпы на площади, но работа сама по себе наводила на него скуку даже в лучшие дни. Неужели в двадцать четыре года его жизнь уже была определена как бесконечная вереница дней в конторах и залах суда? Он предпочел бы сидеть под деревом у реки, сочиняя стихи или читая Данте, либо где-нибудь в кафе на Виа Верде спорить с друзьями об искусстве и литературе.

— Тебе уже пора идти, — сказал, входя в комнату, Карло Бранкузи.

— Я еще не закончил.

— Это может подождать. Тебе предстоит долгая поездка, да еще дождь…

Стефано взглянул на Бранкузи, старшего адвоката фирмы. У него было властное лицо, лицо римского императора, выгравированное на старинной монете. Большой и длинный нос патриция, несомненно, господствовал над остальными чертами. Каштановые волосы с оттенком красного дерева лишь на висках тронула седина, темные брови повелительно возвышались над глубоко посаженными карими глазами. Лицо, которое внушало доверие.

— Витторио действительно нужно ехать со мной? — спросил Стефано. — После сегодняшнего… вы ведь знаете, какой он фанатик. Вероятно, наорался до хрипоты впереди толпы, а мне придется всю ночь в машине слушать его любовные песни дуче. Иногда мне приходит в голову мысль, а не поменяли ли одного из нас при рождении с другим ребенком? Непонятно, как мы на самом деле можем быть братьями.

Синьор Бранкузи улыбнулся и положил на плечо молодого человека руку.

— Стефано, сейчас наступили времена, которые требуют терпения. Терпения, даже по отношению к собственному брату. Не может быть никаких отклонений от указаний, данных мне этой клиенткой. Оба, ты и Витторио, отправитесь к ней, она ожидает вашего приезда не позднее полуночи.

— Не уверен, что смогу пережить эти несколько часов в его обществе. — Стефано засмеялся, поднимаясь. — Да еще он за рулем. Но ради вас, Карло, я рискну.

— Ради моей клиентки. Она необыкновенная женщина. Ты не пожалеешь, что познакомился с ней.

— Хорошо, Карло, пусть будет ради нее. — Они вместе пошли к двери, и Бранкузи помог Стефано надеть пальто. На прощанье они обнялись, как отец и сын, потому что так оно и было, если не по крови, то по сердечной привязанности. Бранкузи был не только шефом Стефано, для обоих братьев он с детских лет стал опекуном. Их родители, друзья Бранкузи, были убиты бомбой, подложенной анархистом, — тот вид насилия, которое дуче пообещал уничтожить, что помогло ему и его чернорубашечникам прийти к власти.

Темнело и холод пробирал до костей, когда Стефано вышел на площадь. Он поднял воротник и, опустив руки в карманы, съежился в своем пальто. Шагая через площадь, он не мог обойти вороха агиток, оставшихся после фашистского сборища. Они прилипали к туфлям, манжетам брюк. Они были повсюду.

Рябое от дождя, агрессивное лицо Муссолини смотрело на него. «Завоеватель Эфиопии», «Спаситель Италии» — кричали листовки. «Смешно», — подумал про себя Стефано, отбрасывая ногой отвратительную пропаганду. Он не видел никакого освободителя в хмуром тяжелом лице. Перед ним была только жестокость.

Как мог его брат пойти за этим человеком, поверить, как выразился Витторио в последнем споре, что это «новый Цезарь»? Для Стефано толстый Бенито был не чем иным, как негодяем, который знал, как манипулировать любовью своих соотечественников к хорошему театру. Дай им отменное зрелище, хорошо накорми, и они перестанут задумываться об издержках своего кармана или своей совести. Цезари в старину тоже знали этот рецепт, размышлял Стефано, — хлеба и зрелищ. Сейчас, похоже, дуче собирается объединиться силами с фюрером. Что за цирк получится! Что за пара клоунов! Объединиться в обоюдной ярости против Европы — предмета их убийственных шуток. Стефано был убежден, что они надругаются над континентом в своем страстном стремлении к власти и новым территориям. Не пощадят даже прекрасную Италию.