Сокровище Флорении - страница 9

Надя и ее мама никогда не говорили, что Эвелин странная. Они улыбались, замечая, как Эвелин шепчет и качает головой, глядя на цветы.

Слушая цветы, Эвелин развивала дар, и голоса цветов уже не были шепотом. Она даже научилась угадывать голоса цветов. Частенько сидела на скамеечке около ступенек в магазин и слушала их милые перебранки.

Забавно было наблюдать за изысканными орхидеями. За тем, как они надменно смотрят на остальные цветы и даже на горделивую, любимицу покупателей, розу, а сами сплетничают обо всех, думая, что их никто не слышит. Как розы стараются не обращать внимания на орхидеи, делая вид, что не слышат их. Эвелин веселили тонкие голоса незабудок в расписных глиняных горшочках в подарочной упаковке, щебечущих о всякой чепухе, чтобы независимые ирисы, наконец-то, обратили на них внимание.

На прошлой неделе Эвелин подслушала разговор двух лилий. Они жаловались, что хозяйка собралась закрывать магазин и назначила распродажу, и поэтому они сегодня так дешево стоят.

Эвелин не удержалась и спросила:

– Это правда? Вы собираетесь закрывать магазин?

– Мы еще никому об этом не говорили! – растерялась Надя. – Как ты узнала?

Эвелин лишь пожала плечами.

В самом деле, не говорить же, что она подслушала новость у цветов?

– Да, мы уезжаем в родной город. Мне нужно учиться… понимаешь… – Надя замолчала, отвела в сторону взгляд и закончила: – Мне нужно учиться в другой школе.

– Жаль… Мне очень нравилось приходить сюда…к вам…

– Мне тоже жаль, но мама говорит, что так нужно, – вздохнула Надя. – Мама еще не нашла покупателя на наш магазин. Но даже, если мы его не продадим, то все равно уедем.

В дверях показалась Ольга Казимировна.

– Эвелин, нам тоже не хочется с тобой расставаться. Ты хорошая подруга для моей дочери, но иногда приходится прощаться с друзьями. Нужно уметь их отпустить. Потом будут другие. – Присела она рядом с девчонками на скамейку. – А, может быть, вы когда-нибудь встретитесь вновь.

Эвелин посидела несколько минут на скамейке у закрытого магазина.

В соседнем магазине тоже продавали цветы, только в букетах. Эвелин часто наблюдала, как продавщица обрезала стебли цветов специальными ножницами. Цветы молчали. Они были мертвы. Их лишили жизни ради минутного удовольствия. Эвелин почувствовала холод в груди, заметила, как дрожат пальцы на руках и подбородок.

Ну уж нет! Грустить и плакать я не буду.

Она поднялась и поспешила к своему дому.

На общественный транспорт или такси у Эвелин не было денег, а пешком она шла долго. Когда Эвелин добралась до дома, солнце уже собиралось упасть за ветки деревьев. Вечерние сумерки опускались на сад с темными стволами, словно застывшими истуканами, на пятачки еле заметных клумб, поросших сорняками. Эвелин медленно прошла по заросшей дорожке к дому. Заплетенной лозой дикого винограда, словно паутиной, окутавшей стены.

Все выглядело совсем не так, как раньше. Эвелин смотрела и не верила, что когда-то она была счастлива в этом доме. Это было так давно. Сколько она простояла таким же истуканом перед домом?

Холодный вечерний ветерок привел в чувство. Эвелин поежилась. Пора возвращаться. В приюте ждет Фенечка, а потом она уедет отсюда далеко-далеко, к бабушке.

Скрипнула входная калитка, и послышались тяжелые шаги. Эвелин оглянулась.

– Как? К-как вы меня нашли? – от удивления Эвелин начала заикаться.

– Это было не трудно. – Григорий стал рядом с Эвелин, осмотрелся.

Эвелин заметила на его лице сожаление.

– Они уже не вернутся? – дрогнул ее голос.

– Почему? – спросил он.

– Если бы хотели… могли… уже бы вернулись, – тихо произнесла Эвелин.

В дальнем углу сада проснулась, ухнула ночная птица, мелькнула тень, и затрещали кусты. Пискнула неразумная мышь.

Эвелин повернулась к Григорию и с сомнением в голосе произнесла:

– Я боюсь, что если уеду, то никогда не узнаю правду, – в голосе сквозила горечь.

– Может так, а может, наоборот. – Он протянул руку ладонью кверху. – Возможно там ты поймешь и узнаешь больше, чем находясь здесь.

Дунул легкий ночной ветерок, погнал холодные мурашки по голым рукам.

– Ну… все…нам пора.

Эвелин вложила ладошку в теплую крепкую ладонь.