Сокровищница тайн - страница 13

Солнце бросило щит, и щитом черной тени земля

Пала на воду неба, прохладу ночную суля.

Сердце мира стеснилось. Светило так тяжко дышало.

Ниспаданье щита все вокруг с желтым цветом смешало.

И, спеша, войско солнца — его золотые лучи —

Над его головою свои обнажило мечи.

Если падает бык[58], хоть он был ожерельем украшен,

Все клинки обнажают. Ведь он уже больше не страшен.

Месяц — нежный младенец — за ночь ухватился, а та

Погремушку мерцаний пред ним подняла неспроста:

Ей самой был тревожен сгустившийся мрак, и для мира

Не жалела она серебро своего элексира.

И дыханьем Исы стал простор благовонный, земной;

Светлой влагой он залил пылание страсти ночной.

И смягчились настоем страдания мира больного,

И о сумраке страстном он больше не молвил ни слова.

Сколько крови он пролил! О, сколько ее он хранил!

Он простерся на ложе, и стал он чернее чернил.

И сказала судьба, все окинувши взором проворным:

«Мир с неверными схож, потому-то и сделался черным[59]!»

И мгновение каждое эта ночная пора

Лицедейство творила, и кукол мелькала игра.

И луна то белела, то в розах подобилась чуду,

И Зухры яркий бубен дирхемы разбрасывал всюду.

Я в полуночной мгле, что была распростерта кругом,

Был в саду соловьем. Но мечтал я о саде другом.

С кровью сердца сливал я звучание каждого слова;

Жар души раздувал я под сенью полночного крова.

И, прислушавшись к слову, свою я оценивал речь,

И смогли мои мысли меня к этой книге привлечь.

И услышал я голос: «Ты с мыслями спорить не смеешь,

То возьми ты взаймы, что отдать ты бесспорно сумеешь.

Почему на огонь льешь ты воду приманчивых дней,

И запасный твой конь — буйный ветер мгновенных страстей?

Буйный прах позабудь, будто в мире узнал он кончину.

Но огонь ты отдай огневому, благому рубину[60].

Быстрых стрел не мечи, ведь сужденье разумное — цель.

Плеть свою придержи. Неужель бить себя, неужель?

Но настала пора. Оставаться нельзя неправдивым.

К двери солнца приди водоносом с живительным дивом.

Пусть твой синий кувшин наши взоры утешит сполна;

Пусть он повесть хранит, и да будет отрадна она!

От пяти своих чувств, от злодеев своих убегая,

Путь у сердца узнай; иль не знать ему нужного края?»

Тем, чье чистое племя[61] к девятому небу пришло,

Гавриила пресветлого дивное веет крыло.

От обоих миров отвратить поспешивший поводья,

Встретив нищенство сердца, благие увидит угодья.

«Сердце — глина с водой». Если б истина в этом была,

Ты бы сердце такое у каждого встретил осла.

Дышит все, что живет, что овеяно солнечным светом.

Будь же сердцем горяч; бытие твое только лишь в этом.

Что есть уши и очи? Излишек природы они.

Видят только лишь плен, только синие своды они.

Ухо — правды не слышит, как розы тугой сердцевина

Очи разум смущают, они — заблуждений причина.

Что же розы с нарциссами чтишь ты в саду бытия?

Пусть каленым железом сжигает их воля твоя.

Словно зеркало — глаз: отразится в нем каждый ничтожный.

Он лишь в юности тешится мира отрадою ложной.

Знай: природа, что миру твой сватает разум, — должна

Сорок лет ожидать. Денег раньше не сыщет она.

Все же за сорок лет, чтобы стать пред желанным порогом,

Много денег она разбросает по многим дорогам.

Ныне друга зови. Заклинанья иные забудь.

Сорок лет подойдет, и тогда лишь всезнающим будь.

Руки сердца простри и гляди с ожиданием в дали.

Пусть разделит печаль тот, кто будет опорой в печали.

Не грусти! Вот и друг; он твою разделяет печаль.

Грусти шею сверни. Вместе с другом к отрадам причаль.

Распростертый в печали, подобной томленью недуга,

Помощь добрую сыщешь ты в помощи доброго друга.

Если дружат друзья так, что будто бы дышат одним,

Сто печалей, умчась, никогда не воротятся к ним.