Солдат революции - страница 2

Иван Михайлович согласился, что лучше перенести занятия за пределы фабрики. И вот нашли неприметный дом на Тулуповой. Николай заметил, что каждый раз в кружке появлялись новые слушатели, а те, с которыми он уже успел познакомиться, пропадали на неделю, а то и больше. Он нашел этому объяснение, когда узнал, что двенадцатичасовая смена на фабрике делилась на так называемые «заработку» и «доработку»: фабричные работали через шесть часов. Шесть — отдых, шесть — работа, так всю неделю.

Среди новичков попадались такие, что Николай терялся в разговоре с ними. Однажды он застал хозяина дома с чернобородым, степенного вида человеком. Оба казались взвинченными после яростного спора.

— Объясни ты ему, Мироныч, — говорил хозяин, указывая на чернобородого. — Как без царя жить будем?

— Именно! Как? — Мужик поднял указательный палец, словно пригрозил. — У стада есть пастух, у звезд и то свой царь-месяц. А мы без царя? Кого слушаться будем?

Николай терпеливо объяснил, что вместо царя будут выборные от народа, их и слушаться станут.

— Все-таки кто-то из выборных должен старшим быть?

— Ну и выберут из них старшего.

— Опять-таки будет царь. Я-то думал, как же?.. Народный, а все царь.

Убедить и просветить человека не удалось, но Подвойский с удовлетворением отметил, что чернобородый не ушел, слушал, морщил лоб, старался понять.

Когда Подвойский поближе познакомился с кружковцами, он решил, что занятия надо начинать с самого простого, понятного. Надо растолковывать людям, почему им живется плохо, чего им надо добиваться. Растолковывать на примерах, а их должно быть достаточно на фабрике.

Подвойский был доволен первыми занятиями. На них он говорил рабочим, что их выступления должны быть совместными, только так можно добиться успеха. И надо не только защищаться, но и самим тревожить администрацию, требовать удовлетворения законных прав рабочего. Во время забастовок, демонстраций выставлять лозунги: «Долой самодержавие!», «Свобода!», «8-часовой рабочий день!»

Иван Михайлович, который был в кружке старостой, обратился к Подвойскому:

— Вы, товарищ Мироныч, очень ясно поставили перед нами вопросы, и мы будем делать, как вы советуете. Почитай, каждый из нас знает десятки, сотни людей, которым можно довериться и которые поймут наши слова. Но слова — одно, рабочий человек верит напечатанному, пусть там и чушь какая, а он верит: раз напечатано, значит, так оно и есть. Вот я и спрашиваю: будут ли для нас какие книжки, чтобы мы свои слова напечатанными буквами подтверждали?

— Будут, Иван Михайлович, обязательно будут.

— Тогда добро, — удовлетворенно заключил рабочий.

Подвойский подробно рассказал Кедрову, как проходят занятия кружка. Передал просьбу рабочих о книгах. На лице Михаила ничего не отразилось. Николая уязвило: видно, он что-то делает не так, им недовольны, а он-то старается. Настроение испортилось…

Но при следующей встрече Кедров сказал:

— Сегодня у моих знакомых маленькое семейное торжество. У младшей сестры именины. Если нет причин для отказа, пошли.

Приглашение тронуло Николая, но он растерянно взглянул на Михаила:

— Прямо сейчас?

— Ну а когда же? Прямо сейчас.

— Неудобно все-таки, незнакомый дом… Да и без подарка.

— Хороший человек уже подарок хозяину, — отшутился Михаил, а заметав, что Николай все еще колеблется, подбодрил: — Да вы не стесняйтесь, это мои хорошие знакомые, учительницы.

Хотелось поближе узнать Кедрова и его знакомых. Николай согласился. Пошли.

Михаил уверенно толкнул калитку, и они оказались в маленьком дворике, в конце которого густо разрослись вишневые деревья. Дом был двухэтажный, каменный, на второй этаж вела отдельная лестница. На стук открыла миловидная женщина, еще очень молодая, сказала облегченно:

— Наконец-то!

— Мы, Леля, с Николой задержались чуть, прости, были дела, — добродушно сообщил Михаил, входя вслед за нею в освещенную висячей лампой комнату. Комната большая с выцветшими обоями, в простенке стол с кипящим самоваром, с круглым тортом посередине. Сбоку на диване сидели средних лет женщина с круглым лицом, в очках и худенькая светловолосая девушка в белой кофточке с глухим воротом.