Наташа вдруг оторвала от письма пылающее, в красных пятнах лицо, глубоко перевела дыхание.
— Его Николаем звали? Да?.. Николай Горбатенко?..
— Точно… Николаем. — Родимцев привстал на колени и, весь подавшись вперед, пристально поглядел женщине в глаза: — Постой, постой, сестрица…
— Родимцев, милый… да вы знаете… знаете, кого вы мне отыскали… — Наташа порывисто прижалась губами к колючей щетине Родимцева и стремглав выбежала из палаты.
…Глубокая ночь. За окнами неистово шумит ветер, несет колючий песок, пригоршнями бросает его в стекла. Наташа Казанцева сидит за шатким столом и при свете тщедушной коптилки в который раз перечитывает письма Николая.
На кровати беспокойно спит Павлик.
В своем углу просыпается Аннушка и долго наблюдает за тем, как Наташа усердно шевелит губами и как каждая строка письма отражается на лице женщины: то по нему пробегает улыбка, то оно становится мечтательным, то серьезным и озабоченным.
— Спать, полуночница, спать… — ворчливо говорит Аннушка. — Ищь ожаднела. Радость, ее, как воду в пути, беречь надо, чтобы надолго хватило…
Наташа покорно раздевается, расплетает свои тугие косы, медленно пропускает сквозь пальцы легкие светлые волосы. Потом, осторожно придвинув сына к стенке, ложится с ним рядом.
— А папа с нами?.. Да… с нами? — спросонья спрашивает Павлик.
— С нами, с нами, — не сыну, а скорее себе шепчет Наташа и, тихо улыбаясь в темноту, думает о том какой сегодня выдался необыкновенный день, и слушает, как за окном протяжно и гулко шумит ветер.