Солдаты Александра. Дорога сражений - страница 36

Когда полчаса спустя колонна отправляется дальше, никто не оглядывается на недвижное тело — что толку глазеть на брошенный труп? Но, пройдя несколько миль вверх по тропе, я опять вижу эту девушку среди носильщиц. Ее ношу, распределенную между другими афганками, снова взваливают ей на плечи. Она бредет с трудом, молча, как бессловесная тварь.

Теперь вокруг нас одни только горы. Ночью женщины спят вповалку, завернувшись в свои дырявые разлохматившиеся петту. Однажды ближе к полуночи наш чубатый командир, заявив, что у него уже яйца вспухли и что он готов сейчас вставить хоть бабе, хоть тому же ослу, смотря кого встретит, отправляется попытать счастья, но тут же прибегает назад, зажавши нос и причитая, что так отвратительно не воняет и в самом засранном нужнике. Приходится бедняге, что называется, вершить дело «всухую».

Мы поднимаемся все выше и выше. В других армиях у солдат есть прислуга. В армии Александра солдат весь свой скарб несет сам, а вьючные животные влекут следом палатки, веревки, шанцевый инструмент, запасное оружие и доспехи, а также собственный корм. Каждый третий мул нагружен одним фуражом.

Ветер в горах пронизывает человека насквозь. Мало того, он еще дико завывает в расщелинах и теснинах. Внизу, в долинах, переносить непогоду легче, а тут один этот вой может свести с ума. Порой тропа ныряет под низко нависающие над ней козырьки, словно ее кто-то продолбил в каменной толще. Приходится пригибаться и тащиться на полусогнутых, иначе твоей черепушке несдобровать. Здешние ветры, как правило, с утра дуют в гору, а к ночи под гору. Правда, в бурю, а они тут нередки, вихри треплют тебя, как хотят.

И вот что еще я скажу: прав был Аш, хренов старикашка, насчет своих женщин. Они у него очень крепкие. Честно говоря, даже покрепче иных солдат. Обувка у них тряпичная, одна видимость, а не обувка, а они чешут в ней как ни в чем не бывало по самым острым камням. Чапают и по льду, и по осыпям, что твои мулы. Впрочем, это сравнение уже не для Луки. Друг мой и земляк, поглядывая на наших спутниц, начинает задумываться и вздыхать.

— То ли я просто слишком долго топаю по этой тропе, то ли еще что, Матфей, — говорит он, — но, по мне, некоторые из них прямо милашки.

Создается впечатление, что главным занятием подавляющего большинства жителей Афганистана является откровенный разбой. В каждой горной щели прячется шайка, взимающая с путников пошлину. Александр хочет отучить дикарей от столь малоприятных повадок, но это из области долгосрочной политики, а пока к узким проходам и перевалам приходится высылать патрули, чтобы очистить от всякой швали господствующие позиции и тем самым обезопасить маршрут. На такие задания посылаются добровольцы, и мы с Лукой приохотились раз за разом подходить к Чубу, выкрикивая свои имена. Все, что угодно, лишь бы нарушить монотонность нескончаемого перехода.

Скоро мы привыкаем к патрульным вылазкам, как коты к сметане. Ежедневные стычки вливают в нас бодрость. Местная рвань, с какой мы имеем дело, неплохо вооружена. Правда, не луками (на такой высоте стрелы сносит ветром), а пращами, но камни, пущенные из «ручных катапульт» вниз по склону, запросто могут пролететь четверть мили, а ведь каждый из них размером с детский кулак. Поцелуешься с подобным «подарочком» и, уж будь уверен, забудешь и думать, начислят тебе боевые, как полагается, или нет. Так вот мы и гоняемся за этими оглоедами от завала к завалу, а те, не принимая боя, осыпают нас издали булыжниками и бранью и тут же прячутся в скалах. Их мальчишки, ловкие и пронырливые, крадутся за нами, они не спускают с нас глаз.

Зато теперь мы ночуем в заоблачных высях. Кругом горные луга, ракитники, вереск; выше одни лишь нетающие снега. Днем тут очень жарко, солнце, до которого, кажется, рукой подать, припекает вовсю, но по ночам царит жуткая холодина. Зуб на зуб не попадает, да и вдобавок утром горяченького в себя не вольешь. Воздух такой разреженный, что похлебку толком не разогреть, сварить яйцо невозможно, дышать тяжело. Рванешь трусцой в камни справить нужду и уже задыхаешься.